Павел Мисько - Грот афалины

– Колено вон… ободрала, – не нашел что сказать Янг.

– А-ат… – равнодушно отмахнулась она и побежала с орехами к рабочему с парангом в руках. – Срубите им маковки!

Тот срубил, а Натача раздала – Раджу, отцу… самому рубщику… А три вскрытых ореха принесла под кусты, протянула самый большой Янгу.

– Дочушка, ты так больше не делай. Не дай бог плантатор увидит… Распоряжаешься, как на своей плантации.

– Так что ж нам – изнывать от жажды? Да не обеднеет он из-за шести орехов! – отмахнулась Натача. Дождалась, пока Янг не высосал свой орех, схватила его за руку: – Побежали!

– Подожди, – остановил ее Янг. – Я погляжу, как у вас тут сделано… – И повернул под поветь.

Пока глядели, Натачина мать вырыла под кустом довольно большую ямку, принесла все выпитые орехи и присыпала землей и листьями. Так будет спокойней.

Янг увидел, что принцип сушилки такой же, как и у них на Биргусе. Только тут размах другой – не сравнишь… Не какая-то ямка с углями, перекрытая бамбуковыми палками, а длинная канава… На ее дне горит сухая скорлупа орехов, один жар, дыма почти нет, над канавою не помост из палок, а железная решетка из толстой проволоки. За один раз можно разложить чуть ли не тонну орехов.

– Ну, побежали, – повернулся Янг к девочке. – А куда?

– Куда глаза глядят!

Как это чудесно – бежать куда глаза глядят! И они побежали сначала вдоль кокосовой плантации, путаясь в зарослях травы и кустов. Где попадались синие цветы бугенвиллей или красные махровые гибискусы с длинными пестиками, похожими на ершики для мытья бутылок, Натача срывала их и втыкала в свои кудряшки. К концу прогулки голова ее напоминала удивительный чарующий букет. Немного поплутали в кустах, потом разобрались, где они, и повернули назад. Сердце Янгово трепетало от умиления и любви – такой красивой Натачу он никогда еще не видел.

Натачино светло-розовое платье на груди зашнуровывалось и завязывалось бантиком. Но пока лазили по кустам, он развязался, и кончик белого витого шнурка болтался при ходьбе.

– Давай я тебе завяжу… – сказал Янг и, не ожидая согласия, принялся завязывать. Бантик получился похожим на цветок из трех лепестков. Склонив голову набок, Янг полюбовался: он чувствовал себя счастливым, хотя еще не понимал, что с ним происходит.

– Нравится?

– Да, – улыбнулась Натача. – Научи и меня…

Янг научил ее завязывать бантик цветком.

В порыве откровенности он рассказал ей, как они с Абдуллой решили обследовать с аквалангом озеро на Горном, поискать на дне золотых самородков. Удивился, что Натача не только не загорелась этим, как когда-то Абдулла, а даже немного испугалась.

– Янг, это же очень опасно! А вдруг с аквалангом что-нибудь случится? С вами же Раджа не будет, не будете знать, что делать, утонете.

– Я один полезу, Абдулла будет наверху. И я уже знаю, как с аквалангом управляться.

– А вдруг те, что искали золото, нападут? Они ведь, наверно, вооружены! Они перестреляют вас!

– Я тебя не приглашаю, если боишься. А найдем самородки, то и с тобой поделимся.

– Нет, я пойду! – твердо заявила Натача. – Вы же там без меня ничего не сделаете. Либо попадете в беду, знаю вас. Я вам обеды буду варить.

– Ты думаешь, мы месяц там пробудем? День – не больше. Мы ведь работаем, а у мистера Крафта не очень-то вырвешься.

– Все равно без меня вам не обойтись. Что надо подготовить, взять с собою? Не станете же вы со своего Рая тащить?

– Нужно старое ведро и чтоб в его дне были пробиты гвоздем дырки. А еще лучше – цинковый тазик.

Натача спросила:

– А когда вы приедете? Я же тут все не найду, надо будет в Компонг наведаться. Я там и спрячу, в Компонге, что достану. Оттуда ближе будет нести.

– Не знаю, когда приедем. Буду стараться побыстрей.

Янг даже и представить не мог, что все произойдет очень скоро. Не мог представить и того, что случится в дельфинарии.

Они еще издалека увидели: у ворот дельфинария стоит запряженный мулами большой, крытый брезентом фургон. Спереди на брезенте – белое пятно, на нем нарисованы красный крест и красный полумесяц. Даже не полумесяц, а так – словно очищенный банан. Мулы дружно щиплют из туго набитой сетки траву, сетка тяжело покачивается на дышле. Из ворот вышел полицейский, за ним мужчина в белом халате, о чем-то поговорили, оглядываясь на ворота. Мужчина вытянул из фургона сложенные носилки – два бамбуковых шеста с прикрепленным к ним брезентом, взял их наперевес и понес в ворота, полицейский двинулся за ним.

Радж сунул в руки Янга тяжелую сумку, ускорил шаг. Янг поспешил вслед.

За воротами у проходной увидели немало народу. Немного на отшибе, на вынесенном из проходной табурете, сидит, точно арестованный, Абрахамс – руки на коленях, голова горестно опущена. За его спиной, опираясь на метлы, как на ружья, точно в почетной страже, стоят две женщины-дворничихи. Янг видел их впервые, должно быть, они убирают зеленую зону дельфинария.

Ближе к проходной двое полицейских, у их ног – саквояжи. Один, в мундире, что-то записывает в блокнот, другой, в штатском, похоже начальник, что-то диктует и время от времени поглядывает на двери проходной. Там двое мужчин в белом держатся за торчком поставленные носилки и заглядывают внутрь строения.

– Что случилось? – Радж недоуменно обводит всех глазами, задерживает взгляд на полицейских и Абрахамсе. Полицейские незнакомые, не те, что приезжали за Пуолом.

Штатский, не обращая внимания на Раджа, продолжал размеренно диктовать результаты осмотра места происшествия.

– Ой, Радж!.. Ой, Радж! – будто ждал парней, чтобы пожаловаться, Абрахамс. – Несчастный Малу! Бедные дельфины! О, что мне скажет мистер Крафт?! Я же ему служил верой и правдой!.. Лучше бы мне на свет не родиться!

– Помолчите вы! – с нажимом бросил Абрахамсу штатский. – А вы чего тут рот раскрыли? Театр нашли… А-а, вы Радж Синх? Упоминали тут такого… Стойте, коли явились, и молчите. Дойдет очередь и до вас.

Янг нагнулся под руку мужчины в белом, заглянул в проходную. На полу лежал кто-то скорчившись. В него целился фотоаппаратом то так, то этак лысенький староватый малаец, время от времени ослепительно сверкала вспышка.

Выбирая место для очередного снимка, лысенький все подергивал и откидывал от себя назад тяжелую сумку с батареей. Был в проходной и доктор, стоял в глубине спиной к выходу и звякал инструментами в сумке. Янг снова взглянул на лежащего и в ярком свете вспышки разглядел его сине-черное лицо. Янгу стало нехорошо, он перевел взгляд на стол, где стояла начатая бутылка вина «Дрымз сейл» («Парус мечты»), валялись куски лепешки и вареного мяса. Фотограф два раза щелкнул-заснял и то, что было на столе, два раза – застекленный стенд с ключами, и повернул к выходу. Зашагал к двери и доктор, собиравший свою сумку.