Олег Раин - Капризная маркиза

Но иногда случалось обратное, и тот же Денис выдавал такие коленца, что впору было зажмуриться. Так однажды, когда шли гурьбой по улице, дорогу перегородил здоровый лоб. Ноги расставлены, кулаки взведены курками, глазки, как запрещающий сигнал светофора. И всем сразу стало ясно, что бычок подшофе, что ни бабки, ни дедки его не интересуют, а интересует исключительно процесс мордобития. Впереди всех шли мы с Максом — под ручку, естественно, и кто станет первым донором, можно было легко угадать. Но случилось иное. Когда лоб шагнул к Максу, занося правую ударную, его бодро окликнул Денис.

— Здорово, Колян! Вот так встреча!

Кулак застыл в воздухе, глазки быка недоуменно моргнули, а перед ним уже вырос Денис.

— Забурел, Коляныч! Здоровый какой!.. А это мои кореша, знакомься! Нормальные ребята… Чего ты? Если обидел кто, пошли перетрем, поможем…

Все это он проговорил с такой уверенностью, что нимб Макса, как первого краснобая класса, немедленно потускнел. Да и видок у него был жалкий, я же видела — рядом стояла. А мордобития так и не вышло, поговорили, почесали языками и разошлись.

— Хорошо, когда такие знакомые… — попытался Макс отыграться.

— Какой там знакомый, — Денис фыркнул. — Первый раз его вижу.

— Ты же имя знал!

— Ага, прочитал наколку на костяшках.

— Вот, блин! Жаль, я не заметил… — глупо просемафорил Макс, но в запоздалую его браваду трудно было поверить.

А еще, когда в классе объявился Леня Войкин — новенький с неудачно прооперированной заячьей губой, Денис первый подошел к нему и протянул руку. Короче говоря, взял под защиту с первых минут. И всех наших зубоскалов сразу поставил на место. То есть, может, и не стали бы над Леньчиком смеяться, а может, и стали — класс еще просто не определился, но вот Денис шагнул к новенькому, и все решилось само собой.

В общем, было в Денисе что-то такое, я бы сказала, по-настоящему мужское. Пока молчал, вроде и незаметно было, а как поднимался, как начинал хмуриться, сразу все понимали, кто в доме хозяин. Хотя хозяином он как раз не был. Вот Макс хотел бы хозяйничать, да не умел. При всех своих богатых возможностях. А Денис не хотел и не желал хотеть. Может, потому и не желал, что оставался наивным и добрым при всей своей мужественности.

Тот же Макс его как-то развел: рассказал, что в аптеках платят бешеные бабки за комариные крылышки. За килограмм — что-то около сорока тысяч. И делают потом жутко полезные настойки. Ну Денис и развесил уши. Это ведь у Макса папа директором автоцентра заведовал, бабки — не знал в какие бочонки складывать, а Денис курьером подрабатывал, кроссовки китайские до последнего изнашивал. Вот и повелся! Комаров-то на Урале всегда было выше крыши. Решил, небось, что враз разбогатеет! С тем же Леньчиком Войкиным механизм соорудили — из жестяного пропеллера и съемного марлевого мешка. Вроде как крутишь велосипедную педаль — винт вращается и засасывает зазевавшихся комаров. Быстро, в общем, смастерили. А как начали испытывать, так вспомнили, что крылышки-то еще и обрывать придется… Само собой, все кругом со смеху лопались. Думали: Денис бить станет Макса. А он простил. И вместе со всеми смеялся…

Замерев на перекрестке, я покрутила головой, отыскивая светофор, но наткнулась на табличку «Piéton priorité». Мудрецы французы прекрасно помнили, что яйцо на свет произвела все-таки курица, а вовсе не наоборот. Так что правило «преимущества прохожих» я восприняла с энтузиазмом. И подумала, что Денис, шагай он рядом, наверняка бы, довольно показал большой палец. А вот Макс, скорее всего, криво бы ухмыльнулся. Все-таки они были чрезвычайно разные, мои воздыхатели. «Город для детей, а улицы для людей» — так однажды выразился Денис, когда спор зашел о прогрессе. Макс высказался более цветисто и длинно. Настолько длинно, что пока его слушали, о Денисе успели забыть. И получилось, что тот раунд Макс как бы выиграл, хотя, по сути, наверное, и нет. Но так вот они и сосуществовали, проживая на разных материках и в разных временных измерениях. Пожалуй, не было бы меня, эти мачо и близко друг к другу бы не приблизились. Я их сводила и склеивала. Все равно как огонь и воду.

Еще раз скользнув глазами по разрешающей табличке, я пересекла улицу наискосок, и, о чудо! — дисциплинированные водители начали притормаживать, дожидаясь момента, когда я ступлю на бровку тротуара.

Кажется, это слово (я говорю о тротуаре) первым позаимствовал из французского Александр Блок, а потом уж пошло-поехало. Но вот к улочкам Старого Парижа привыкнуть было сложнее. Они походили на лабиринт из детских головоломок, зигзагом скакали вправо и влево, раздваивались и разбегались лучиками звезды. При этом сами здания напоминали куски неровно нарезанного торта — те самые гигантские треугольники, которые я видела с самолета. Теперь я могла потрогать их руками, и я не стеснялась — вовсю трогала. О некоторые углы, казалось, можно порезаться — такие они были острые.

— Зачем так строят? — поинтересовалась я у случайного прохожего, но он лишь растерянно пожал плечами и улыбнулся. Хорошо так улыбнулся — виновато. Моего русского он не понял, однако и уходить, не оказав помощи, не спешил. Сжалившись, я по-французски поинтересовалась у него временем. Он тут же радостно засуетился, принялся что-то подробно объяснять — не иначе как рассказывал про часовые пояса, географию городов и разницу в планетарном времени. Но время, если честно, меня не интересовало. А интересовали исключительно острые углы. Они мешали людям жить — и они топорщились повсюду — во всем нашем ощетинившимся мире. Только тут, на парижских улицах, это становилось особенно явным. Конечно, это был старый Париж, — на окраинах давно так не строили, но молодчаги французы не рубили сплеча и не секли корней. Возможно, переписывать историю заново им было просто лень, но это была хорошая лень, по-настоящему человеческая. Острое оставляли острым, а маленькое — маленьким. Во всяком случае, на месте крохотных магазинчиков никто не громоздил торговых центров, памятников не сносили, а улиц не расширяли.

За границу я каталась не раз, но все больше на какие-нибудь турецко-греческие пляжи. В Париж я прилетела впервые. А ведь, дурочка такая, готовилась! Сколько литературы перелопатила! В Интернет ныряла, в справочники лазила — мечтала по приезде удивить папу Сережу своими историческими познаниями. Вот и удивила. Зато имелся свой маленький плюс: Париж не казался мне чужим, я узнавала его по табличкам и указателям, даже по фасадам зданий узнавала! Точно вспоминала город из давно забытого сна.

Улица Гренель, некогда погубившая пороховым взрывом более тысячи парижан, две апельсиновых дольки дворца Шайо, съежившаяся от времени площадь Трокадеро… Здесь я посидела на лавочке, покрошила голубям хлеб. Но прилетели нахальные (не иначе из Гасконии!) воробьи и разогнали трусоватых голубей. Поднявшись, я двинулась по Йенскому мосту прямиком к красавице Tour Eiffel.