Виктор Логинов - Самая главная тайна

Он подошел к калитке, толкнул ее веслом, веслом же и закрыл. Во дворе и на веранде никого не было. Мать, конечно, еще спала или же сидела в спальне у своего зеркала. Скоро она начнет пичкать Вальку завтраком, а когда он, испытывая отвращение к еде, откажется, станет расспрашивать о причине плохого аппетита, щупать Валькин лоб, волноваться, охать... Ну что же это за жизнь такая!..

Тут у Вальки мелькнула мысль, что неплохо было бы в самом деле заболеть ненадолго. Больному можно не есть. С больного какой спрос... Но Валька не успел подумать о всех преимуществах, которые могла бы дать болезнь человеку. В эту секунду он повернул влево, к гаражу, где обычно хранились весла. А в следующую секунду у Вальки предательски дрогнул и сбился шаг.

Возле гаража, скрестив на ожиревшей груди руки, стоял Герман Тарасович. Ноги у него были широко расставлены. Он глядел на Вальку, словно специально поджидал его.

Этот человек, шофер, садовник и сторож, редко попадался Вальке на глаза. Обычно он двигался бесшумно, хотя был округл, тяжеловат. Голос его никогда не тревожил Вальку: говорить Герман Тарасович не любил. Он появлялся в доме на одну-две минуты, учтиво кланялся матери, о чем-то спрашивал, что-то приносил — и снова бесследно исчезал. Временами Валька просто забывал о его существовании. Этому способствовало и то, что человек, прозванный Валькой слугой, не обращал на него ни малейшего внимания. Валька платил ему тем же, не задумываясь, хорошо это или плохо. Герман Тарасович, видимо, считал такие отношения с сыном жены своего хозяина совершенно нормальными. Да это и понятно: что у них могло быть общего?..

Но сегодня вдруг все изменилось. Стоя со сложенными на груди руками, Герман Тарасович ждал Вальку. И, увидев его, Валька сам себе подсказал: «Внимание, опасность!»

Сдобное лицо Германа Тарасовича расплылось в улыбке.

— Катался? — спросил он.

Валька кивнул. Он стоял, не снимая с плеч весел.

— С Магдой?

Валька снова кивнул.

«Опасность, опасность!» — билось в голове, предупреждала его охранительная мысль. Валька понимал, что если Герман Тарасович сейчас вынудит его произнести хоть одно слово, голос выдаст сжатое в горле волнение. Как уже выдал волнение предательски сбившийся шаг.

— А где же она? — продолжал задавать свои добренькие, улыбчивые вопросы Герман Тарасович.

Валька не ответил и на этот раз. Он лишь пожал плечами.

— Не знаешь?

В ответ Валька еще раз пожал плечами.

— Да ты что такой неразговорчивый? — удивился Герман Тарасович. — И побледнел вроде бы... Что-нибудь случилось?

Теперь уже молчание выдавало Вальку.

— Извините... я устал, — прошептал он, и одно из весел вслед за этим упало на землю.

— Плавал, что ли? — не унимался Герман Тарасович. Он стоял перед Валькой, загораживая дорогу.

— Греб. Ну и плавал, конечно.

— Магда тоже плавала? Где она?

— А она вам нужна?

— Нужна. Очень нужна. У меня к ней есть важное дело. Я жду ее с самого утра. Она сама просила об этом.

«Врет! — подумал Валька. — Что, если это он убил Петькиного дедушку? И если он и Магду тоже!»

— Где же она сейчас? — настойчиво спрашивал Герман Тарасович.

— Вот уж не знаю. Пошла куда-то... Я не спрашивал, мне ведь все равно... Но, по-моему, она не знала, что вы ее ждете. А то бы она пришла вместе со мной. Может быть, она забыла?

— Что она тебе говорила?

— Мне? А что она мне могла говорить? Я даже и не помню... Ну говорила, что теперь должна отдохнуть... во время отпуска то есть. Съездить куда-то... к родным, что ли... Да зачем вам все это надо? Вас это тоже, наверное, не интересует.

— Тоже не очень интересует, — подтвердил Герман Тарасович, нахмурившись. — Ах, проклятая девка! Просила меня подвезти куда-то, я сижу здесь, жду!.. Так она не говорила, когда придет?

«Врет, врет, никуда она не собиралась сегодня ехать!»

— Я ее не спрашивал. Она ушла в сторону моста, — нарочно соврал Валька. Магда пошла в противоположную сторону. — Наверное, она забыла. Или передумала. Но я этого точно не знаю. Вы сами у нее спросите. — И Валька, подняв весло, шагнул к Герману Тарасовичу. Весло уперлось бы ему в грудь, если бы он не посторонился.

— Положи на место, — строго сказал он.

«Так я и скажу тебе что-нибудь! Надейся!» — подумал Валька, ликуя, что приятель пана историка ни в чем не заподозрил его.

Выйдя из гаража, Валька хотел пройти мимо Германа Тарасовича с самым независимым видом, но вместо садовника увидел мать. Она стояла на крыльце веранды и, закусив губу, сладко потягивалась.

— Ты уже набегался, Валечка? Сейчас я приготовлю завтрак...

— А я уже позавтракал, мама, — поспешно заявил Валька.

— Когда же успел?

— Да как только встал.

— Ну, это не завтрак — всухомятку.

— Нет, нет, я сыт, мама. Я и так разжирел. Ты разве этого не замечаешь?

Мать внимательно поглядела на Вальку и улыбнулась, довольная.

— Верно, ты поправился, посвежел, загорел. Здесь чудесный, здоровый климат, правда ведь?

— Правда, мама. Здесь одним воздухом сыт бываешь.

— Но пообедаешь ты поплотнее, — грозя Вальке пальцем, заявила мать. — И не спорь со мной.

— Ладно, мама...

Скривив в зевке рот, мать опять потянулась. Лицо у нее было полусонное, ленивое, спокойное и доброе-доброе. Ни о чем-то она не догадывалась, ничего-то не знала!..

Валька прошел к себе, вымыл под краном лицо, прибрал в комнате, переоделся, стараясь не думать о несчастном старике. Но помимо его воли память все возвращала и возвращала к прошлому: к встрече с Петькиным дедом на берегу озера, к разговору о кинжале и к той жуткой минуте, когда на траве среди недвижных дубов он увидел труп с запекшейся кровью на лице. И, вспоминая об этом, Валька метался по своей комнате — от окна до кровати — и нигде не находил себе места.

Кто бы ему помог? Кто бы подсказал, как вести себя?..

Отец смотрел на него со стены. Но он сейчас молчал. Он только смотрел на сына и молчал. Чем он мог помочь Вальке? Словами? Какими? «Крепись. Держись. Мужайся». Но Валька и сам знал, что ему нужно крепиться, держаться, мужаться. Это, конечно, подходящие слова, только они не успокоили бы Вальку. И отец, зная это, не мог произнести таких бесполезных для Вальки, пустых слов.

Но неужели он ничего не посоветовал бы сыну?

Наверное, он напомнил бы, как на Красной площади, перед Мавзолеем Ленина, Валька давал священную клятву любить свою Родину, всю жизнь бороться с врагами народа. Всю жизнь до самой смертной минуты, до последнего дыхания! А если так, если великая клятва дана, ему, Вальке, надо помнить, что людям, посвятившим свою жизнь борьбе за народное дело, не всегда живется легко. В один прекрасный день наступают у них трудные времена. Они сталкиваются с неудачами, с лишениями, попадают в чрезвычайно трудное положение. Вот и Валька попал в трудное и опасное положение. Так что же, разве он не знал, на что идет? Разве не ожидал, что столкнется с опасной стороной мира? И разве же самая главная тайна, над которой бьется, как над загадкой, так много людей, раскроется легко и просто? Нет, он, Валька, не может на это рассчитывать.