Виктор Логинов - Самая главная тайна

— Позови кого-нибудь из взрослых.

— Никого нет, я один, — ответил Валька, силясь понять, зачем пожаловал работник милиции в бывшее панское имение «Стрелы». Полковником Скорняком он интересоваться не мог. С матерью у него тоже, пожалуй, не могло быть никаких дел. К нему, к Вальке?.. Но по какому же поводу? Впрочем, не Магду ли он разыскивает?..

— Тебя как зовут? — дружелюбно спросил милиционер.

«Допрос?» — мелькнуло у Вальки.

Он ответил. Раздался шум мотора.

— Подождите, — добавил Валька, — вот, кажется, мама возвращается.

К воротам подкатила «Победа».

Мать мгновенно выскочила из машины. Бросив на Вальку испуганный взгляд, всполошенно спросила:

— В чем дело? Что здесь происходит?

Валька поспешил ее успокоить.

— Ничего особенного, — сказал он. — Товарищ милиционер спрашивает кого-нибудь из взрослых. Пожалуйста, — обернулся он к работнику милиции, — моя мама, Софья Павловна.

Милиционер учтиво поклонился.

— Очень приятно. Вы будете супруга товарища Скорняка? Очень, очень приятно.

— Да, но в чем дело? Чем я обязана?

Валька отвернулся и невольно поморщился. Ему показалось, что мать ответила слишком резко.

— Прошу прощения, не беспокойтесь, — учтиво продолжал милиционер. — Всего несколько слов. Разрешите войти?

— Ну что ж, проходите. — Мать бросила сердитый взгляд на Вальку. — Я надеюсь, вы не огорчите меня каким-нибудь скверным известием. Не понимаю, чем я... Мое положение, я надеюсь...

Мать была явно испугана.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — отвечал ей на ходу милиционер. — Я вас понимаю. Но служба заставляет... Знаете, формальности...

Милиционер испытывал неловкость.

К Вальке подошел хмурый Герман Тарасович. Лицо у него было багровое, потное. Кожаная куртка распахнута. Валька впервые обнаружил, что из-под узкого брючного ремня выпирает у шофера большое рыхлое брюхо. Герман Тарасович некрасиво ожирел на работе у полковника Скорняка.

— Магда не пришла? — бросил он.

— Не видел.

— Милиционер не из-за нее?

— Спросите у него.

Герман Тарасович недовольно кашлянул.

— Смелый он малый, этот милиционер. Или я ничего не понимаю, — пробормотал он.

— Валя, сюда! — показавшись на веранде, крикнула мать.

Голос у нее был резкий, гневный, и это не предвещало ничего хорошего.

— Ну, ну, — усмехнулся Герман Тарасович. — Что же это за история?

Валька и сам хотел бы это знать. У него защемило сердце.

Мать сидела за большим обеденным столом напротив милиционера.

— Валя, — надрывно сказала она, — визит этого товарища имеет прямое отношение к тебе. Да, да, к тебе... Это меня буквально убивает на месте!

На глаза у нее навернулись слезы.

— Ко мне? Но что я такого сделал? — Валька с изумлением посмотрел на милиционера.

— По-моему, ты связался с настоящей шпаной! — продолжала мать. — И вот печальный результат.

— Простите, — деликатно остановил ее милиционер, — у нас нет оснований обвинять в чем-либо противозаконном этого мальчика. Валентина, — вспомнил он. — Речь идет сейчас о другом подростке, который подозревается в краже ценного экспоната из нашего краеведческого музея. Фамилия этого подростка Птица.

— Ты знаком с этой Птицей? — крикнула мать.

— Ты прекрасно знаешь, мама, что я с ним знаком, — ответил Валька. — Но Петька не шпана, — добавил он, обращаясь к милиционеру.

— Это другой вопрос, — уклонился от оценки милиционер. — В данный момент нам хотелось бы установить местонахождение подростка Птицы. Между прочим, в школе его характеризуют с положительной стороны, — заметил он, адресуя последние слова скорее матери, чем Вальке.

— Я не знаю его местонахождения, — твердо проговорил Валька.

Он произнес это со спокойной совестью. Расставаясь с ним, Петька Птица заявил, что теперь у него есть одно подходящее убежище. Речь шла, разумеется, не о подземелье.

— Валя, — убеждающе сказала мать, — у товарища милиционера есть сведения, что этот подросток приходил к тебе и ты с ним общался уже после ограбления музея. Это ужас, ужас! — опять не выдержала она. — Мальчишка, школьник — и грабитель! Нет, нет, я не прощу себе, что оставила тебя вне поля зрения.

Милиционер чуть приподнял руку.

— Особых причин для вашего волнения нет, — сказал он. — Мое посещение нельзя расценивать как намек на плохое поведение вашего сына. Я пришел лишь с целью выяснить, подтвердите ли вы сделанное нам заявление.

— Какое заявление? Кто его сделал? — спросил Валька.

— Этого сообщить я не могу: служебная тайна.

— Ну что же, — растерянно сказал Валька, — человек, которого вы разыскиваете, был у меня. Но где он сейчас, я не знаю, это правда.

— Встречался ли ты с ним после его посещения? — спросил милиционер.

— Встречался.

— Намечаются ли встречи в будущем?

— Намечаются. Мама, не смотри так на меня. Петька Птица никакой не грабитель и не хулиган. И это скоро выяснится.

— Что именно выяснится? — продолжал милиционер.

— Мой товарищ в понедельник придет в школу — вот что я могу вам сказать. Больше я ничего не знаю. Вернее, не скажу.

— Хорошая новость, — оживился милиционер. — Для меня этого вполне достаточно. — Он поднялся из-за стола. — Будем надеяться, что твой товарищ не подведет. Он, конечно, пионер?

— Пионер!

— Пионер не подведет, — уверенно заключил милиционер. — Извините, Софья Павловна, за беспокойство. Что делать — служба...

Он козырнул и на прощание подмигнул Вальке:

— Не унывай, браток.

Совсем хороший, добрый оказался милиционер!

Он ушел, подарив Вальке надежду, что с Петькой Птицей ничего плохого не случится и все устроится, как это и бывает почти всегда в нашей жизни. Страх и тревога уступили место спокойствию и доброте [7] [7] В дневнике написано: «Страх и тревога уступили место спокойствию и доброте. Доброе отношение, проявленное работником милиции, сделали и меня добрее». Далее следует заключение: доброта рождает доброту. О доброте молодой Мельников рассуждает, мягко говоря, наивно. Должно быть, перечитывая впоследствии дневник, автор решительно перечеркнул в нем три следующие страницы. Мы их, разумеется, тоже опускаем. . Мать тоже успокоилась. Вернее, она перестала взмахивать руками и восклицать, но продолжала осыпать сына упреками.

В конце концов она заключила:

— Из дому ни на шаг!

— Домашний арест? — усмехнулся Валька.

— Арест.

Это слово прозвучало непреклонно, без малейшего признака сомнения.

Спорить? Валька понял: бессмысленно.

— Ну что ж, мама...

— Лишаю тебя! — тем же тоном добавила мать.

Это могло означать одно: лишение свободы.

«Петьке это не объяснишь, — грустно подумал Валька. — Он как-то по-другому глядит на жизнь».