Виктор Логинов - Самая главная тайна

На первый взгляд, положение, в котором он очутился, было безвыходным. Но Валька прочитал много книг и уже знал, что безвыходных положений не бывает. В природе не существует [8] [8] В дневнике так и написано: «В природе не существует». . А кроме того, имеется еще одно подходящее изречение: утро вечера мудренее. Это народное изречение, а народ понарошке не придумает [9] [9] Так в дневнике. . И значит, надо подождать до утра.

Сообщив матери о звонке Дементия Александровича, Валька ушел в свою комнату, сел за стол и задумался.

Отец, на портрет которого Валька изредка поглядывал, молчал. Да и что он мог сказать? На Валькином месте он тоже вряд ли что-нибудь мог придумать.

«Жди, Валя, — вот что он ответил бы. — Утро вечера мудренее. Жди».

«Трудно, папа, — думал Валька. — Труднее, может, никогда и не было».

«Ты жалуешься?»

«Нет, нет! Я, кажется, придумал, чем заняться: буду писать письмо!»

Хорошая мысль пришла ему в голову. Он вынул из ящика тетрадку. Она была исписана почти до конца. Взяв ручку, он поставил число. Правдивое сочинение, задуманное как письмо, превращалось в дневник. Валька написал с красной строки: «Продолжение дневника».

«Так. На чем же я остановился?..»

Через несколько минут Валька забыл о неприятностях сегодняшнего дня. Работа, как говорится, закипела. Слова полились без всяких затруднений, словно их кто-то подсказывал. Валька не глядел в потолок, не морщил лоб, не чесал в затылке, как это часто случалось в классе на уроке. Он не гадал, какой знак нужно поставить — точку, запятую или двоеточие, не боялся ошибок. Глиняный, деревянный, оловянный — эти и другие похожие коварные слова не настораживали его и не вызывали подозрения. Валька их свободно сокращал. Например, он писал: «Деревян. мост был шатким, скрипучим». «Стеклян. веранду заливало солнце». Этот прием, надо признаться, был очень удобным. Зачем писать лишние буквы, если и так все ясно?

В самый разгар работы вошла мать.

— Валечка, ты что пишешь?

Валька закрыл тетрадку.

— Письмо.

— Такое длинное?

— Так получается.

— Кому же ты пишешь? Старым друзьям?

Валька кивнул.

— Ну что ж, забывать старых друзей нельзя. — Мать помолчала. — Только я открою тебе один секрет: вряд ли ты с ними встретишься. Такова жизнь. Я испытала это на себе.

— Мама, но, может быть, у меня все будет по-другому?

— Я была бы счастлива, если бы было так. — Она снова помолчала. — Ты знаешь... Дементий Александрович не звонит. О чем он хотел говорить со мной?

— Не знаю, мама.

— Я как-то вся встревожена, Валя. Какие-то глупые мысли... Припомни, возможно, в голосе Дементия Александровича были нюансы?

— Были нюансы. Злые. Я тебе уже говорил. Он был злой.

— Вот это меня и беспокоит. Разве ты видел когда-нибудь Дементия Александровича злым, раздраженным?

«Не видел, — подумал Валька. — Значит, случилось что-то серьезное».

Но он не высказал этой мысли вслух, а лишь пожал плечами.

— Пиши, пиши... — потерянно сказала мать и вышла.

«На сегодня хватит, — решил Валька через несколько минут. — Чуть ли не целую тетрадку исписал».

Мелькнула мысль о завтрашнем. Петька будет ждать его в понедельник. Дождется или нет?..

Валька почистил зубы, умылся и, погасив свет, лег. Окно он не закрыл. С неба заглядывали в комнату звезды. Ночь стояла тихая, без ветра, без шороха. Раздумывая о Магде, Марчуке, Петьке и Дементии Александровиче, Валька уснул.

Снилось ли ему что-нибудь? Наверное, снилось. Но он не успел об этом подумать. Валька ни о чем не успел подумать, когда открыл глаза и увидел Дементия Александровича.

И с этого мгновения началось то, что Валькина мать назвала впоследствии «адом кромешным». Начался новый день. Он был жестоким для некоторых. Но для многих он стал днем избавления от несчастий и бед.

Полковник Скорняк стоял возле кровати и в упор глядел на Вальку. Ноги у него были широко расставлены, руки он держал за спиной. Но не это испугало Вальку. Испугало недоброе, почти жестокое выражение лица Скорняка. Валька был поражен.

— Дементий Александрович... — прошептал он.

«Может, я сплю?» — мелькнуло у него.

Однажды вот так же спросонья он увидел над собой историка Трембача. Но директор музея тогда улыбался, сверкая золотом зубов. Он говорил какие-то дружелюбные и даже ласковые слова. А Дементий Александрович угрюмо молчал. Взгляд его был суров, беспощаден. Так глядят на преступников.

Валька не выдержал и вскрикнул:

— Мама!..

И тотчас же распахнулась дверь и мать вбежала в комнату. Валька понял, что она стояла по ту сторону двери, ждала.

— В чем дело? Дёма... что такое?

Скорняк повернул к ней голову и резко произнес:

— Не мешай, Софья. Выйди.

— Но, Дёма...

— Выйди вон! — перебил ее Скорняк, и Валька не узнал голоса полковника: таким грубым и злым он стал.

— Пожалуйста, — мать умоляюще взглянула на Скорняка. — Но я прошу...

Она пожала плечами, испуганно взглянула на Вальку и, как слепая, пошарив руками по двери, беззвучно вышла.

— Вставай! — повернувшись к Вальке, коротко сказал полковник. Это был приказ.

Валька сжался под простыней, но делать было нечего, приходилось подчиняться. Он медленно отодвинул простыню и, не подымая глаз, свесил с кровати ноги.

— Гляди на меня!

Валька невольно повиновался.

И тогда Скорняк высвободил из-за спины руки и поднял их над головой. В каждой руке было зажато по тетрадке.

— Что это такое? — спросил полковник.

«Мой дневник!» — догадался Валька.

— Как все это расценивать? — продолжал Скорняк, потрясая тетрадками.

Открылся обман! Так вон в чем дело! Полковник разыскал и прочитал Валькин дневник! Щеки у Вальки стали заливаться краской, побагровели.

— Разрешите мне одеться, — чуть слышно прошептал он.

— Значит, ты мне лгал? — холодно спросил полковник.

Валька потянулся за брюками, стал просовывать в штанины ноги.

— Кто тебя научил вранью?

Валька надел брюки, дрожащей рукой снял со спинки стула рубашку.

— Кто, я спрашиваю, тебя научил лгать? Не мать, я надеюсь? Твои новые друзья? Прекрати копаться в одежде, негодяй! Отвечай.

Валька изумленно вскинул голову. Он не ожидал, что полковник обзовет его таким грубым словом.

— Что... вы... сказали? — с трудом выговорил он.

— Ты негодяй! — громче повторил Скорняк.

Услыхав этот выкрик, мать снова вбежала в комнату.

— Дёма!.. Я прошу тебя, Дёма!..

У нее в глазах были испуг и мольба.

Скорняк раздраженно швырнул одну из тетрадей ей под ноги, топнул ногой и замахнулся кулаком.

— Я тебе что сказал: выйди и не показывайся, пока я не позову! Ну — марш!

И он вдобавок ко всему грязно выругался.