Виктор Логинов - Самая главная тайна

Мальчики взволнованно замерли и уставились на Марчука.

— С чего бы начать... Хотя бы вот... Вы знаете, что основанием для обвинения Проскурякова в предательстве послужила эта самая надпись, обнаруженная после войны лжеисториком Трембачом. Сейчас-то мы знаем, что он лжеисторик, а тогда никто об этом не догадывался. Следствие не знало также одного странного обстоятельства. Вот такого. Дело в том, ребята, что мой отец перед смертью написал матери два письма. И в них было очень много подробностей о том, как отец был схвачен, как сидел в застенке, как был расстрелян, а затем, легкораненный, спасся. В общем, что видел, что слышал. Обо всем написал, ребята, отец, только ни словом не обмолвился о предательстве Проскурякова и об этой самой пресловутой надписи. Наоборот, в письмах он отзывался о Проскурякове с уважением, называл его храбрецом и героем. Не странно ли, а?

— Странно! — хором ответили Валька с Петькой.

— Странно, ребята. Но, к сожалению, эти письма я прочитал лишь два месяца назад. Они затерялись у матери, я их обнаружил случайно. И не мог, разумеется, не удивиться.

— И тогда вы приехали сюда как демобилизованный воин? — торопливо спросил Валька.

— Ну не сразу так уж, конечно. Я сначала показал письма моему непосредственному начальнику. Он старый чекист, превосходный человек. Знал Проскурякова, уважал его. Знал и твоего отца, Валя. Они были настоящими друзьями. Надеюсь, тезка, что ты с генералом когда-нибудь встретишься. Он был бы рад.

Марчук помолчал.

— Нужно подчеркнуть одну тонкость, ребята. Я не мог приехать в Большие Липы официальным порядком! Почему? Догадаться нетрудно, если иметь в виду, что у Скорняка были влиятельные покровители, в Больших Липах он пользовался авторитетом. Понятно, что Скорняк не допустил бы никаких официальных расследований. Имелись и другие соображения. Поэтому и было решено, что я еду в Большие Липы как бы в отпуск. С отпускника-то что взять? Он мог затеять расследование по собственной инициативе, — хитро улыбнулся Марчук. — Как и следовало ожидать, он именно так и сделал. Ну, а все остальное вы, герои, уже знаете.

— А надпись? — снова хором спросили Валька с Петькой.

— Вот какие нетерпеливые, — шутливо пожаловался Марчук Магде. — Дойдем и до надписи, если уж она так вас интересует. С помощью одной девушки и двух ее не очень дисциплинированных помощников, имена их я не называю, некий отпускник проникает в подземелье, находит надпись, фотографирует ее и сличает с письмами партизана Марчука. И сразу убеждается, что партизан Марчук написал бы не так. А как, вы спросите? Тут есть еще одна тонкость. Отец до войны был неграмотным. В панской Польше крестьянину было не до учебы. Грамоту отец постигал в партизанском отряде, где букварем была газета «Правда». Отец научился писать, но только печатными буквами.

— А надпись была сделана письменными? — торопливо высказал предположение Петька Птица.

— Не угадал, тоже печатными. Трембач наверняка кое-что знал об отце. Но у него не было образцов почерка, и поэтому начертания почти всех букв явно не совпадали. Все, ребята. Запас моих сведений исчерпан, — заключил Марчук.

— Поня-ятно, — протянул Петька. — Вон как все просто. Мы бы ни за что не догадались. Но выходит, что врагов разоблачили случайно?

— Как это случайно? — возразил Марчук. — Ничего случайного, хлопцы, не бывает. Рано или поздно всех врагов ожидает один конец. Вот в чем дело. И это вы должны крепко-накрепко запомнить. Враг, предатель — временный человек на земле. У него не может быть будущего. Он обречен.

— Точно, — сказал Петька. — Это уж точно. А мы с тобой, — обратился он к Вальке, — хотели открыть самую главную тайну. Искали ее, искали...

— Искали и нашли! — воскликнул Марчук. — Мы крепко-накрепко любим свою Советскую родину, боремся за нее с врагами, не жалея сил, помогаем друг другу, выручаем друзей из беды, этим мы сильны и непобедимы. Вот она — наша самая главная тайна. Другими словами, кто любит свою Родину, тот и непобедим. Это если кратко, без лишних слов. Самая главная тайна, она очень проста и всем понятна.

— Очень проста, — согласился Петька. — Так проста, что как будто и тайны никакой нет.

— Ну это смотря как понимать. По-моему, она есть. Тайна дружбы, любви, взаимовыручки, братства, одним словом. Буржуям и их лакеям этой тайны не понять. А мы легко понимаем эту самую главную тайну.

— А как ты думаешь? — подождав немного, спросил Петька Птица Вальку. — Что ты молчишь?

— Я думаю, — ответил Валька. — Есть самая главная тайна, по-моему. Валентин Петрович правильно говорит. Только ее не надо открывать. Она давно открыта. Но не все еще знают об этом.

— Да, не все, — кивнул Петька. — Вот, например, Фома Владек. Это точно, что он еще не знает.

— Значит, надо помочь ему, — сказал Марчук, — выручить из беды. А то как же? Отец его знал и даже жизнь отдал за это, а сын героя не знает. Нехорошо получается, не по-советски, ребята.

— Узнает, — решительно заверил Петька Птица. — Узнает и Фома, я за это ручаюсь.

Валька лежал молча. Он глядел на остров, на озеро, на крепостные стены, заросшие кудрявыми кустами, но ничего не видел. Ему казалось, что он стоит в своей комнате и разговаривает с отцом. Он разговаривает с отцом, а вдалеке льется знакомая боевая песня:

Московский поезд должен был подойти ровно в двенадцать часов дня. На перроне Большелипского вокзала оживленно гудела толпа пассажиров и провожающих. Время приближалось к полудню.

Под часами в тени стояли Марчук, Магда, Валька и Петька Птица. Магда обнимала Вальку. Глаза у нее были красные и мокрые. Она заглядывала Вальке в лицо и время от времени говорила:

— Не забывай меня, Валечка. Не забудешь?

— Не забуду, Магда, никогда не забуду, — отвечал Валька.

— И в гости приезжай, — говорила Магда, изо всех сил крепясь, чтобы не разреветься.

— Приеду, обязательно приеду, — обещал Валька.

Марчук незаметно поглаживал Магде плечо.

— Мы его вытребуем, — успокаивал он свою будущую жену. — Сами за ним приедем.

— Да нет, я приеду, я, честное слово, приеду! — клялся Валька.

Петька Птица молчал. Он был одет во все новое. Воротник белой чистой рубашки был аккуратно отглажен. На брюках нельзя было разглядеть ни одной морщинки, желтые ботинки блестели ярче, чем хромовые сапоги у Марчука. Петька переступал с ноги на ногу, словно ботинки немилосердно жали. Но ботинки были Петьке как раз впору и нисколечко не жали. Петька не находил себе места по другой причине. Ему тоже было жалко Вальку, своего верного дружка, но он тоже крепился и старался не показывать волнения.