Рута Шейл - Ключ от послезавтра

Погибшая цивилизация.

Зато оттуда рукой подать до «железки». Ближайшая станция – всего в километре.

Поэтому Денис его и выбрал, это самое место. Если что, мол, с закрытыми глазами выведет. И так уверенно сказал, что Янка поверила.

Главное, до этого самого «если чего» дожить. Мысль стала особенно актуальной после того, как Янка краем уха расслышала реплику того, кого Дольский назвал странной кличкой «Сухой».

– Фон тот ф церкфи ошифался, – прошепелявил этот самый Сухой. Янка со связанными руками как раз неловко карабкалась на слишком высокое заднее сиденье внедорожника. – Ребята его срисофали, когда…

Дверь захлопнулась, и последняя фраза осталась за кадром, но догадаться было несложно.

Когда там убивали «училку». Папу Влады Кароль.

Хуже и хуже.

Все-таки дурацкая была идея – ехать в эту деревню. Врать про карту. Надеяться на Дениса. Что может сделать Денис против Дольского и двух его шкафообразных «лбов»?

Никто их там не найдет. До весны. А когда сойдет снег, набредут случайно. Любители спиртного, грибники… Или бомжи какие-нибудь…

Думая об этом, Янка молча глотала слезы. Если бы она могла видеть сейчас покинутый ими коттедж, то заметила бы черные тени, бесшумно ныряющие в микроавтобус. И седого следователя с глазами-льдинками. Теперь он не казался уставшим и сонным. Опустив руку с переговорным устройством, он щелчком отправил в сугроб недокуренную сигарету, сплюнул себе под ноги и отчетливо произнес: «Пинкертоны недоделанные…»

Зря она опасалась за свои актерские способности. Даже не пришлось испытать.

Когда настало время выбираться из машины, снег приблизился к лицу незапланированно быстро. Ноги при этом никуда не выбрались.

Раздалось сочное «хряп». Жесткая ледяная корка царапнула щеку и лоб.

– Уи-и! – взвыла Янка, когда бесцеремонный громила Дольского одним рывком выдернул ее из лежачего положения. Денис украдкой показал поднятый вверх большой палец. Знал бы он, что она не притворяется!

Картавый Сухой остался стеречь машину. Остальные гуськом двинулись в чащу по некогда существовавшей дороге. В память о ней остался шлагбаум – толстое корявое бревно, лежащее между двух таких же. В спину бил ксеноновый свет. Янка тащилась в арьергарде процессии, тихонько поскуливая. Правое колено, на которое она приземлилась, сгибалось через раз, а щиколотка стремительно догоняла его в размерах.

Когда отошли на приличное расстояние от автомобиля, включили фонарь.

Вот они, те самые избы. Осиротевшая деревня. Кое-где под снегом темнели разбитые остовы сараюшек и бань, но чаще всего суровые старики-дома куковали в одиночестве. Хмурые, смертельно больные, ненавидящие всякого, кто посмеет нарушить их вынужденное отшельничество.

– Здесь. – Денис уверенно остановился возле одной из хибар, как и прочие, вдавленной в землю годами и осадками. Янка под взглядами остальных усиленно закивала. И мысленно поаплодировала выбору – крыльцо у этого дома отсутствовало, как таковое, зато входная дверь маячила на высоте первого этажа. Чтобы туда попасть, товарищу Дольскому придется изрядно попотеть. С его-то любовью к жирной пище.

Каверин по-мальчишечьи ловко разбежался, повис на руках и, оттолкнувшись ногой от обломка ступени, подтянулся наверх. Любо-дорого посмотреть.

– Я не смогу-у, ногу вывихнула! – с утроенным усердием захныкала Янка и плюхнулась в снег. Пожалуй, и в нормальном состоянии не смогла бы, а уж теперь…

– Проверь, что у нее там. – Дольский мрачнел на глазах.

– Че я, доктор? – вяло отговорился его соратник, но все же склонился над Янкой, дернул молнию на сапоге. Похоже, сломал, паршивец…

– А-а-а! – Чертов садист нарочно тянул слишком сильно.

– Черт с ней. – На Дольского было страшно смотреть. – Свяжи получше и пусть сидит. Никуда она отсюда не денется.

Тот послушно извлек из кармана моток скотча – о том, для каких целей он там хранился, лучше было не думать вовсе. Клейкая лента с душераздирающим скрипом обмотала Янкины ноги. Следующим куском бритоголовый заклеил ей рот. Из чистой вредности, потому что, во-первых, звать на помощь все равно было некого, а во-вторых, Янка могла элементарно от него избавиться. Что она и сделала, вдоволь налюбовавшись тем, как Дольский штурмовал избу.

Поначалу секьюрити, который оказался в лучшей физической форме, пробовал тащить мешкообразного хозяина вверх. Тот болтался между землей и вожделенной дверью, как боксерская груша, но ни на сантиметр не приближался к цели. Пришлось охраннику спускаться вновь и подталкивать Дольского под начальственное место – со всеми предосторожностями, разумеется – пока тот, пыхтя и потея, не переполз через порог.

Жаль только, Денис всего этого не видел, потому что сразу исчез и на окрики не отзывался.

Янка замерла и прислушалась – голоса изнутри доносились неразборчиво. Тогда она нащупала негнущимися пальцами край скотча и принялась понемногу освобождаться. Остатки пригодились для того, чтобы закрепить на ноге сапог – молния и правда приказала долго жить.

Да что там молния – самой бы не приказать…

В темном нутре дома что-то хлопнуло. Звук подозрительно напоминал тот, что она уже слышала в лагере. Голоса сыпали отборной бранью. Звон бьющегося стекла и снова грохот. Старая изба, пожалуй, могла не стерпеть подобного обращения и сложиться, как карточный домик…

Позабыв про боль, Янка вскочила на ноги. По уму нужно было бежать оттуда, сломя голову, но вместо этого она рванула к дому.

Навстречу почти бесшумно спрыгнул Каверин. Не рассчитал – покатился в снег, но тут же поднялся, сцапал Янку за руку. Один. Живой. С довольной ухмылкой от уха до уха.

– Догонялки любишь?

Жаловаться на боль стало как-то совсем неприлично.

Стиснув зубы, она старалась изо всех сил. Немного отдохнула, когда крались мимо машины – водитель безмятежно тыкал мобильный и мало что замечал вокруг. По следам протекторов вышли к трассе. И снова бегом, не обращая внимания на проносящиеся мимо большегрузы и редкие легковушки. В какой-то момент Янке показалось – отбегалась. И больше всего захотелось упасть прямо здесь, на обочине, горстями лопать грязный снег, а потом уткнуться в него лицом, замереть и остаться так навсегда.

Не дали. Каверин, чтоб ему провалиться. Все тащит и тащит куда-то…

– Вниз, – и Янка скатилась по склону практически безжизненным телом. Снег набился под куртку и в сапоги, впрочем, холода она уже не чувствовала. Равно как и боли. Разве так бывает, что ты живой, но ничего – во-об-ще – не чувствуешь?

Хоть гвозди вколачивай.

Рельсы. При виде полустанка и замершей рядом электрички Янка едва не прослезилась от счастья.