Наталья Туманова - Давно, в Цагвери...

Легкий ветер колыхал белую тюлевую занавеску, за ней смутно угадывались фигуры людей.

— Повторяю, батоно Леон, — с обычной важностью говорил в кабинете Важа, — на станции Хашури видели девочку с челкой и красным бантом в волосах. Ехала с красивой черноглазой женщиной в сторону Тифлиса. Взял их на заметку мой дружок, в Хашурском линейном отделении семь лет служит, глаз наметанный!

— В Хашури! В Хашури! — Леон Георгиевич повторял название станции. — Немедленно ехать, батоно Важа! Покажем вашему другу фотографию Ли и, если он опознает, продолжим поиски… Но кто та женщина? Неужели все-таки цыганка из табора? А?

Важа неопределенно пожал плечами.

— Кто знает, батоно Леон! По описанию похожа на цыганку, а кто, откуда — установить не удалось! Но мой друг, говорю, опытный представитель власти и, если напал на след…

— Да, след, след! — бормотал Леон Георгиевич, завязывая галстук и засовывая в карман пачку фотографий. — Едем, батоно Важа! И — спасибо вам…

Лианин отец благодарил милиционера, а я думал: мало ли девочек с челочками и красными бантами разгуливает по городам и селениям Грузии, мало ли похожих девочек ездит в поездах!

Я услышал, как хлопнула дверь кабинета, и бросился во внутренний коридор, Леон Георгиевич и Важа спускались по лестнице. Ах, как мне хотелось побежать за ними! Но мамы дома не было, а уехать без нее я не решился — она и так слишком волновалась, переживала за меня. Недавно пропала Ли, а теперь исчезну я… Нет, нельзя! И кроме того…

Еще ночью, на рассвете, мне пришла в голову любопытная, поразившая меня мысль. То и дело просыпаясь, ворочаясь на кровати, я вспоминал, каким странным взглядом посмотрел на Лиану Волшебник, как странно спросил: не хочет ли побывать она в дальних странах? Интересно, почему он спрашивал так? Не могло ли случиться, что именно его телохранители украли Ли? Может, ее собираются увезти за границу — в Афганистан, в Персию, в Турцию? Ведь в прежние времена в страны Востока нередко увозили славянских и кавказских полонянок. Наверно, Волшебник не стал бы спрашивать просто так, ни с того ни с сего!

Я не раз замечал, что Лиана нравилась очень многим; в том же Александровском саду и на проспекте Руставели ее частенько останавливали совсем незнакомые люди, заговаривали, спрашивали, как зовут, сколько лет, дарили какие-нибудь безделушки.

Помню, когда мы с Ли и бабушкой Татой поднимались на гору Давида к могиле Грибоедова, туда как раз подошла большая группа русских актеров — они той весной гастролировали в Тифлисе. Я сразу заметил, с каким любопытством всматривалась Мария Марковна в высокого, юношески стройного человека с умными и острыми глазами, в пенсне, совершенно седого, но с черными бровями.

«Смотрите и запоминайте, дети! — шепнула Тата. — Это — великий Станиславский! Как же я счастлива его видеть!»

Держа меня и Ли за руки, Мария Марковна направилась к группе актеров — они встречали нас чуть удивленными, но доброжелательными взглядами.

Мария Марковна почтительно поклонилась всем, потом отдельно Станиславскому и, извинившись, сказала, что она — давняя поклонница Художественного театра, влюблена в Книппер-Чехову, в Москвина и Качалова, во всех-всех и просит принять как должное дань ее искреннего восхищения.

Актеры слушали улыбаясь: каждому приятно, когда его хвалят, даже если он и не особенно честолюбив. А Станиславский расписался на визитной карточке и отдал ее Тате. Потом белокурая артистка с трагическим лицом, которое невозможно не запомнить, погладила Лиану по голове, поправила бант в растрепавшихся на ветру волосах.

«Ну что за прелесть эта грузиночка! — воскликнула она с нежностью. — Какие чудесные волосы, какие глаза!»

И все наперебой принялись восторгаться Ли.

И Волшебнику она понравилась с первого взгляда, это сразу было видно. «Хотела бы ты увидеть дальние страны?» — с каким-то скрытым значением и почему-то по-французски спросил он Ли. Он, верно, и не думал, что девочка поймет вопрос, и когда услышал ответ, у него стали безмерно удивленные глаза… Может, у него, как у той цыганки, тоже была дочка, похожая на Ли, и умерла и Волшебник вспоминает о ней и тоскует?..

Чем дольше думал я об этом, тем вероятнее представлялось мне, что именно у Волшебника нужно искать Ли.

Страстное нетерпение охватило меня, я выбежал на балкон, перегнулся через перила. Внизу, во дворе, Васька и Амалия помогали тетушке Аревхат выжимать и развешивать на веревках выстиранное белье.

Я негромко свистнул, и Васька, услышав, вскинул голову. Схватив флажок Ли, я помахал; Васька кивнул в ответ, но еще какое-то время вынужден был повозиться у корзины с бельем, знаками показывая: сейчас, дескать, управлюсь и приду.

Слоняясь в ожидании по балкону, я раздумывал: а следует ли посвящать в мои предположения и планы Амалию — девчонка, она девчонка и есть. Примется болтать во дворе, на улице, долетит слух до кого-нибудь из взрослых — и всё, помешают довести дело до конца. Хотя, несмотря на мою давнюю и труднообъяснимую неприязнь к Амалии, я не мог не признать, что она и смелая, и отчаянная, и в сообразительности не уступала любому мальчишке…

Минут через десять мы с Васькой, забившись в дальний угол балкона, шепотом обсуждали детали предстоящего похода. Васька с первых же слов уверовал в справедливость моей догадки, изо всей силы шлепнул себя ладонью по лбу и, вытаращив свои зеленые глаза, крикнул: «Само собой, он!»

Да, все казалось донельзя естественным: Волшебник и его телохранители похитили Лиану и, если еще не увезли куда-то, значит, держат взаперти, всячески ублажая, чтобы не тосковала, не просилась домой. Я представлял себе, что Волшебник, у которого огромная куча денег, накупил Ли всяческих самых дорогих игрушек и книг, а может, увез за город, катает там на фаэтонах, даже на автомобилях, выполняет все прихоти…

— Но не уехал ли он из Тифлиса? — высказал я Ваське свои сомнения. — Ведь мог уже уехать? А?

— Да нет! — весело замотал рыжей головой Васька. — Вчера я его опять на базаре видел! Шлялся по ряду, где чеканщики, знаешь? А фески за ним голую бронзовую тетку таскали… Пошли! Может, он и сегодня придет!

— Пошли!

К этому часу мама уже вернулась с рынка, и я отпросился «погулять».

На базаре, как и всегда в утренние часы, было шумно и людно. Мы быстренько пробрались через овощные ряды, где на прилавках зеленели остро пахнущая кинза и тархун, цицматы и реган, громоздились пирамиды гранатов и яблок. Затем мы миновали ряды торговцев рыбой и мясом, перебрались через нагромождения бараньих туш и бочек, пахнувших остро и терпко, и наконец оказались в ряду лавчонок, где торговали стариной.

Чего-чего не сыскать было в этих темных лавочках! Старинное оружие и серебряные рога и кубки, глиняные и бронзовые статуэтки, вазы и всевозможные блюда и кувшины…