Наталья Туманова - Давно, в Цагвери...

Дверь в спальню была распахнута; виднелась устланная атласным одеялом широченная кровать, стопка старинных, в тисненных золотом переплетах книг на столе, свернутый рулоном ковер у двери на полу. Но Ли ни в первой, ни во второй комнате не было. И — никаких следов!..

Я посмотрел на Волшебника — он наблюдал за нами с ожиданием, тонкие губы едва заметно улыбались, и я подумал: видимо, он чрезвычайно умный или хитрый человек.

— Вы не ответили на мой вопрос, молодые люди, — напомнил он, поглаживая свою седую длинную бороду. — Почему вы не привели с собой девочку? Я хотел бы подарить ей на память какую-нибудь безделушку…

Нет, я не опускал глаз под его испытующим взглядом, во мне поднимались ненависть и возмущение. Неужели, если он имеет какое-то отношение к исчезновению Ли, он смеет так нагло и спокойно разговаривать с нами, делая вид, что ни в чем не виноват? Я чувствовал, что кровь бросилась мне в лицо, чувствовал, как горят щеки и уши. И я крикнул ему:

— Ли пропала! Она у вас!

Улыбка медленно сходила с холеного лица старика, губы плотно сжались, глаза стали строгими и холодными. Он что-то сказал на непонятном языке, но сейчас же заговорил снова по-русски:

— Как пропала? Что вы говорите? И почему — у меня?! Что за вздор?!

— Вы же спрашивали: не хочет ли она повидать дальние страны? Ведь спрашивали?! — нахально выкрикнул Васька.

Волшебник не удостоил его даже взглядом.

— Ее нет четвертый день! — сказал я, и на глаза у меня набежали слезы, все предметы в комнате и сам Волшебник затуманились, стали расплываться. — Четвертый день! — повторил я.

А Волшебник выглядел по-настоящему взволнованным, быстрыми шагами ходил по комнате и вполголоса говорил себе что-то непонятное на отрывистом и гортанном языке.

— Не хватает, чтобы вы впутали меня в какую-то историю, молодые люди! — сердито сказал он, останавливаясь. — Ну и что же такого, что я спросил про дальние страны? Старшие всегда спрашивают детей одно и то же: как звать, сколько лет? А я задал не такой обычный и скучный вопрос. И это вас насторожило? Да? Нет-нет, молодые люди, я с тех пор не видел вашу подружку. И меня огорчает, искренне огорчает случившееся с ней. Да, да… Вы заходите ко мне, приносите газеты, да, да, обязательно приносите. И скажете, когда найдется девочка. Ее зовут Ли?

— Да, Ли. Лиана!

— Грустно, очень грустно!..

Мы ушли от Волшебника, как говорится, с пустыми руками. Васька никак не хотел соглашаться со мной, что Волшебник не виноват в исчезновении Ли.

— Он просто спрятал ее где-то за городом, гад! — кричал Васька.

Что же, могло быть и так!

А Амалия ждала у подъезда «Ориона», щеки ее горели, глаза настороженно блестели. А что мы могли ей рассказать? Словно побитые, поплелись назад, на улицу Джорджиашвили, к своему дому. Но здесь нас ждала неожиданность.

Под аркой ворот стоял, опираясь на неизменную метлу, Тигран и задумчиво вертел в руках запечатанный конверт. Адреса на конверте не было, и Тигран смотрел то на конверт, то на сгорбленную старушонку в черном — она, похрамывая, уходила от дома и сейчас поворачивала на проспект Руставели.

— Ты домой? — спросил меня Тигран.

— Да. А что?

— Да вот Леону Георгиевичу передать. Незнакомая старуха принесла и ничего толком не объяснила. «Передай, говорит, защитнику». Должно быть, по судебному делу. Передашь?

— Да!

С непонятным мне самому волнением схватил я мятый конверт и бегом, прыгая через три ступеньки, взлетел на наш этаж. К счастью, Леон Георгиевич оказался дома, у себя в кабинете; я передал ему конверт с балкона, через распахнутое окно. Он взял письмо с брезгливым неудовольствием:

— Сколько просил обращаться только через юридическую контору. Никак люди не хотят считаться…

Я смотрел на Леона Георгиевича, когда он читал письмо, и снова поразился тому, как мгновенно может измениться у человека лицо. Он что-то вполголоса сказал и, словно обессилев, грузно сел в стоявшее у письменного стола кресло. Но сейчас же вскочил, схватил брошенную на стол записку и выбежал. Я побежал за ним, ворвался без спроса в столовую… Ольга Христофоровна и Маргарита Кирилловна стояли посреди комнаты, записка дрожала в тонкой руке тети Маргариты.

Я смотрел на них и был уверен: предчувствие не обмануло меня — записка касалась Ли. Через минуту и мне дали прочитать ее. Корявыми печатными буквами на листке, вырванном из конторской книги, было написано:

«Твая доч вернеца кагда паложиш кавер с аленем у рогатово камня на Черепашем озере. Палажи ночю завтра. Приезжай один. Девочка жива здорова. Кавер очен нужен».

Итак, Ли жива! Ли в руках мошенников, шантажистов! Значит, все, что случилось, — случилось из-за драного старого ковра, похожего, по словам Тиграна, на половую тряпку! Но кто же? Кто мог похитить Лиану? Ясно: только тот, кто знал истинную цену ковра. Но знали ее немногие, считанные люди: кроме жильцов нашей квартиры, Волшебник и его телохранители, Бэм, дядюшка Котэ, Тигран, который таскал ковер и отнимал его у воров памятной ночью.

Хотя нет — наверно, почти все жильцы дома знали: ведь о ночной попытке украсть ковер стало известно всем. Но нельзя же подозревать всех. Знала Миранда, но когда Леон Георгиевич уволил ее, она заявила, что уезжает из Тифлиса в Кутаис, там у нее дальние родственники… Да и вряд ли Миранда решилась бы на такую подлость по отношению к семье Ольги Христофоровны — они сделали ей столько добра.

Неужели все-таки похищение Ли — дело рук Волшебника и его слуг? Неужели умный и образованный человек мог опуститься до воровства и шантажа? Невероятно!

А может быть, в похищении Ли замешан Бэм? Я хорошо запомнил, какое ошеломляющее впечатление произвел на него рассказ Ольги Христофоровны о посещении Волшебника и о пачках денег, которые он выложил на стол. Ведь Бэм славится тем, что скупает и перепродает старинные вещи.

Обо всем этом и говорили в семье Ли после получения безграмотной записки. Меня послали за Марией Марковной, и она тоже приняла живое участие в обсуждении истории. К концу разговора пришел и друг Леона Георгиевича, дядя Серго, и после недолгих споров было решено взять из музея ковер и ночью отвезти в указанное место, лишь бы Ли осталась невредима и скорее вернулась домой. Правда, Леон Георгиевич сказал, что ему, и как юристу и как человеку, претит сделка с шайкой мошенников, но, по его выражению, «в данном случае обстоятельства сильнее нас».

В этой истории нашлось место и для меня: Леон Георгиевич попросил меня сбегать за фаэтоном. До музея можно было дойти и пешком, но было уже поздно, да и тащить ковер на плечах не под силу. А когда я привел фаэтон, мне не составило труда уговорить отца Ли взять с собой и меня.