Наталья Туманова - Давно, в Цагвери...

Не вытерпев, Леон Георгиевич выхватил из рук Ольги Христофоровны листок из конторской книги, испещренный неровными печатными буквами, и прочитал вслух:

— «Вы хатели купит стариный кавер с аленем. Такой кавер у нас ест. Он стоит дэсят тысяч рубилей. Если согласны наша цена павесте ваше окно ваш зеленый чалма. Кавер доставит два дня. Где будет кавер и куда ложит дэнги скажем завтра. Ваши друзя».

— Так вот оно что! — воскликнул дядя Серго. — Все ясно.

— Да, все ясно! — подтвердил Леон Георгиевич и протянул Волшебнику руку. — Простите! Мы думали… мы думали… Ах, что говорить! Разрешите пожать вашу руку, батоно!

Да, Волшебник не был преступником, он ничего плохого не замышлял против Ли и не похищал ее. Леон Георгиевич показал ему полученную сегодня записку, и Волшебник прочитал ее, держа далеко от глаз, и потом, вернув Леону Георгиевичу, долго вытирал руки белоснежным платком.

И все в столовой вдруг как будто переменилось. Маргарита Кирилловна приветливо пригласила Волшебника к столу, и он вместе со всеми пил чай из огромной чашки, похожей на цветок тюльпана.

А потом он и Леон Георгиевич разговорились, и все слушали их беседу с напряженным вниманием. Однако и дядя Серго, и дядя Леон не забывали, что перед ними как-никак буржуа, явившийся из другого мира, и время от времени вставляли иронические реплики, задавали каверзные вопросы. Но Волшебник отвечал неизменно корректно и доброжелательно.

О себе рассказал, что он из Афганистана, что учился в Санкт-Петербургском, а потом в Гейдельбергском университетах, изучает искусство Ближнего Востока, собирает коллекции и хочет создать музей искусств у себя на родине, в Кабуле.

Слушали Волшебника внимательно; не осталось и следа подозрительности и недоброжелательства, какими он был встречен. Леон Георгиевич даже предупредил его, что Лениным еще в восемнадцатом году подписан декрет, запрещающий вывоз из страны особенно ценных предметов старины и искусства. Из своего кабинета он принес сборник декретов и постановлений Совнаркома и прочитал Волшебнику некоторые места декрета. Читал строго, с выражением, а Волшебник слушал, чуть склонив лысеющую голову, и оставался по-прежнему величественно-спокойным.

— «Виновные в неисполнении сего декрета, — отчетливо и громко читал Леон Георгиевич, подчеркивая слова, которые считал наиболее важными, — подвергаются ответственности по всей строгости революционных законов, вплоть до конфискации всего имущества и тюремного заключения». — Леон Георгиевич со значением посмотрел на Волшебника.

Но тот спокойно протянул руку, попросил:

— Дайте мне на минуту сей декрет, батоно. — И когда Леон Георгиевич вручил ему сборник, Волшебник, иронически покосившись на дядю Серго, прочитал: — «…воспретить вывоз из всех мест республики и продажу за границу кем бы то ни было предметов искусства и старины… — Волшебник сделал многозначительную паузу и дальше читал, разделяя слова по слогам: — …без раз-ре-ше-ний, вы-да-ва-емых кол-ле-ги-ей по де-лам му-зе-ев и ох-ране па-мят-ни-ков ис-кус-ства…»

Оборвав чтение, Волшебник протянул сборник Леону Георгиевичу и, когда тот, недоумевая, взял его, закончил:

— Должен сообщить вам, что такое разрешение у меня есть. И все, что я куплю здесь для своего музея, будет мной предъявлено комиссии в Москве. Я, как вы можете догадаться, отнюдь не горю желанием сидеть в тюрьме и оттуда просить вас стать моим юридическим защитником. О нет!

Волшебник скользнул насмешливым взглядом по лицам собеседников и, снова став серьезным, продолжал:

— Хочу вам напомнить, что моя страна первая признала ваше новое молодое государство. Мы надеемся на доброе соседство и помощь вашего народа. Что ж скрывать… — Голос Волшебника зазвенел неожиданной и страстной горечью. — Страна моя нища, и потребуется немало времени, прежде чем мой народ обретет подлинную государственную самостоятельность и сможет по-настоящему построить свою культуру. И если я, собирая по крохам разбросанные осколки искусства и моей страны и других государств Ближнего Востока, принесу хоть малую пользу, смогу считать, что не напрасно прожил жизнь…

Волшебник встал, поклонился общим поклоном и взял с дивана трость и шляпу.

— А теперь, простите, мне пора идти. Благодарю за прекрасный и содержательный вечер. Надеюсь, у вас не осталось сомнений, что чужеземец из Афганистана не похищал милой девочки Ли. Я оставляю вам сию подлую записку, можете использовать ее по вашему усмотрению. Свою зеленую чалму на окно я вешать не буду! А если понадобятся мои показания, я к вашим услугам. Вот этот юный джентльмен, — Волшебник с улыбкой покосился в мою сторону, — знает, где меня найти. Он первый явился ко мне с требованием вернуть похищенную девочку Ли… Честь имею!

Волшебник поклонился и, не надевая шляпы, удалился. Я провожал его до входной двери. Когда я вернулся в столовую, семья Лианы с жаром обсуждала происшедшее.

Тут пришла моя мама — тоже хотелось узнать новости, — выслушала рассказ о Волшебнике и увела меня спать.

Как и все последние ночи, спал я дурно, и снилась мне снова Ли. Будто сидит на берегу Черепашьего озера, неподалеку от разрушенной часовни, грустная-прегрустная, похожая на Аленушку с известной картины. Я подхожу, окликаю, зову, но Ли почему-то не слышит, даже не смотрит в мою сторону. Медленно поднимается, пристально взглядывает на меня — ее иссиня-черные глаза печальны, — но не говорит ни слова, будто стала немая. И уходит. Я порываюсь бежать за ней, кричу: «Да это же я, Гиви!» — но ноги не слушаются, я не могу двинуться с места. И Ли уходит, как-то странно исчезает, словно тает в тумане, поднимающемся над озером…

Все-таки вчерашний утомительный и тяжелый день сказался: под утро я крепко уснул и проснулся поздно — в окна давно ломилось солнце. Мамы дома не оказалось, на столе лежала записочка: «Гиви, поешь. Я — на базар», и ждал накрытый скатерочкой завтрак: молоко, лаваш, сыр.

Я наскоро поел и бросился в квартиру Ли. Но — опоздал: Леон Георгиевич и дядя Серго, как и уговорились вчера, уже уехали на Черепашье озеро. А я еще вечером решил отправиться следом за ними, спрятаться на озере где-нибудь в камнях или в траве и, когда они уедут, посмотреть, кто придет к Рогатому камню за их запиской. Сами они оставаться там, конечно, не могут, при них никто к камню не подойдет, побоится милицейской засады. А если я спрячусь хотя бы в часовне или на берегу озера, я наверняка увижу, кто появится там… Будут ли это телохранители Волшебника? Бэм? Кто знает?..

Мне пришло в голову, что хорошо бы позвать с собой Ваську, если он уже расправился с утренними газетами, — вдвоем веселее и не так страшно!