Эдуард Салениек - Белочка Майга

В кустах крушинника кто-то негромко кашлянул. Белочка вскакивает в испуге. Что делать? Куда бежать?

— Деточка, подойди-ка сюда, — подзывает тихий голос.

Страх как рукой сняло. Это же дядя Адам, хозяин трусливого Серко, понаделавшего тогда шума у кузницы.

— Ты почему, доченька, не на кладбище вместе с другими?

— Я? Я… А вы почему, дядя, не на кладбище?

— Я? Как тебе объяснить, малышка… Не к лицу мне вместе с палачами тянуть аллилуйю на роскошных могилах. Да и что поминать? Как те покойнички измывались над трудовым народом?

— Но ведь вы тоже, дядя Адам, хозяин.

— Твоя правда, малышка… Только я-то такой хозяин, который пересчитывает каждое зёрнышко в закромах: а хватит ли до нового урожая? Эх, малышка, от таких хозяев, как я, до таких, как Чадур, неделю скакать — если верхом. А пешком и месяца не хватит. Я вот по-своему поминки устроил. Навестил сегодня три такие могилы, как эта.

Белочка смотрит на солнце. Ого! Оно уже строит из теней причудливые частоколы, стены, башни…

— Я побежала, дядя Адам, мне ещё в наш домик нужно успеть.

Дядя Адам мрачнеет.

— Я уже побывал в вашем домике. Не ходи, малышка! Пустые стены… Там и у чужого защемит сердце. Нет, не пущу тебя!

Адам берёт девочку за руку, отводит подальше от могилы. Они присаживаются на корягу.

— Слух дошёл до меня, малышка, что бесноватая мельничиха хочет сжить тебя со света. Так вот, я посоветовался со своими. Поможем тебе, чем только сможем. Туесок с маслом, мясцо в мисочке… Надо только договориться, куда ставить.

— Дядя Адам, а вы сами…

— Ну вот, распищалась! Сравнить с тобой, несчастным заморышем, так мы ещё пока едим, как волы… Знаешь мостик через канаву у старой лесопильни?

— Знаю.

— К концу недели сбегай туда, сунь руку под настил…

Голиаф проснулся после полуночи. Погода резко переменилась, сразу стало холодно. На дворе разыгралась метель, ветер ревёт, как на море во время шторма.

Старый батрак начинает разматывать клубок воспоминаний. Голиаф… Да какой он Голиаф! В паспорте точно записано: Янис Са́лминь. Но юноша рос таким жилистым, плечистым и сильным, что соседская Юлите как-то воскликнула игриво: «Не буду с тобой танцевать! Боюсь… Ты же, как Голиаф. Сожмёшь — и из меня дух вон».

Голиаф, как рассказывают древние легенды, был сказочным великаном и силачом. Прозвище это так и осталось за Янисом; даже в Сиполайне мало кто помнит настоящее имя угрюмого батрака.

В комнате глубокая тьма, и всё-таки Голиаф рассчитал правильно: сейчас около трёх, дело уже идёт к рассвету. За долгие годы батрацкой службы он наловчился даже ночью, в постели, точно определять время и погоду. Удары ветра по крыше, стон оголённой сирени за окном, дребезжание окон и другие приметы ясно говорят: зима оскалила свои острые зубы.

Как чувствует себя Белочка там, на сеновале?

Чадурский батрак поворачивается на другой бок. С годами сила его ослабла, однако он ещё такие тяжести ворочает, что другим не под силу. Но найдётся ли хоть один человек, который мог бы пожаловаться: «Голиаф меня избил… Голиаф меня обидел»? Нет таких!

А вот теперь он стал злым, очень злым… Там, за стеной, на хозяйской половине, живёт Гнида.

Как иначе назвать Герту, иссиня-белую, как тощий творог? Летом не проходило дня, чтобы Гнида больно не ущипнула бы Белочку или не плюнула ей в глаза. И он, Голиаф, ничего не мог сделать… Как-то он оттащил Герту от Белочки, но тут же прибежала мадам: «Ах, так? Абер так? Мало вас ещё пороли! Мало расстреливали и вешали!»

Э, и пороли немало, и стреляли, и вешали. В одной только Сиполайнанской волости двадцать два замученных… С госпожой Чадур шутки плохи: она показала смерти дорогу не в один дом…

Осенью Голиаф отвёз Гниду в Валку, в школу, и для Белочки стало хоть одним мучителем меньше. Но эта была самая страшная военная осень, когда гитлеровские трубы заливались на всю Европу: «Москва пала, Ленинград вот-вот падёт… Большевикам капут!»

Сиполайну душило отчаяние…

Не спится. Голиаф ворочается с боку на бок, прислушиваясь к дикому рёву метели. Уже четвёртый час. Надо зажечь ручной фонарь, пойти посмотреть в хлевах скотину. Это его первая обязанность после полуночи.

Резкий порыв ветра едва не сбросил Голиафа с обледеневшего крыльца. Каково же теперь Белочке? Не застыла ли до смерти?

С девочкой Чадуриха решила так: в комнатах большевистскому щенку не место! И вот Белочка ночует на сеновале над хлевом. Дора и Голиаф раздобыли для девочки вконец изношенную одежду и старую попону, но хлев есть хлев, тепла там немного. Старые батраки хотели тайком поместить её в доме, но Белочка — ни в какую. Она же знает, что им грозит, если нарушить приказ хозяйки. Чадуриха как-то устроила даже обыск на батрацкой половине: не прячется ли маленькая преступница за печкой?

По правде говоря, Белочка уже привыкла спать на свежем воздухе. Замёрзнуть не замёрзла, а закалилась вон как; щёки у неё, несмотря на голодуху, по утрам иногда прямо что розы.

Шагая к хлеву, Голиаф всё выше поднимает воротник. Это же не просто ветер, а настоящий громила, вырвавшийся из ледяной тюрьмы на волю. Как сечёт! Как жжёт! Весь сеновал, всю солому, наверное, перебрал по стебельку…

Ещё до полуночи зубы у Белочки застучали, как швейная машина… Что делать? Бежать к дяде Голиафу и тёте Доре? А не накличет ли она несчастье на их головы? Мадам возьмёт да и заглянет к ним для проверки именно в такую ненастную ночь.

Пятки одеревенели, по спине словно кто-то топчется в деревянных башмаках… И Белочка решает соскочить вниз, к скотине, через люк, в который сбрасывают сено и солому. Коровы не так безжалостны, как богатеи, они-то уж разрешат погреться у своих боков.

Белочка прыгает… И тут её настигает беда. Словно предвидя, что Майга может когда-нибудь надумать спрыгнуть к коровам, мадам внизу, как раз против люка, поставила табуретку.

Вскрикнув, Белочка падает. Бедняжка сильно ударилась о табуретку и вывихнула ногу.

Растревоженные коровы оглядываются, мычат. Белочка ползёт к той, что поближе, к Ду́мале. Та сначала обеспокоенно фыркает, а потом шершавым языком начинает лизать дрожащие плечи…

И вот старый батрак, войдя в хлев, замечает девочку, прильнувшую к тёплому боку коровы.

Утром мадам перед хлевом кричит, ругается, грозит, но Белочки нет как нет. Выйдя из себя, Чадуриха хватает трёхзубые вилы:

— Ты меня доведёшь! Влезу на сеновал — отбивную из тебя сделаю!

Жалко улыбаясь, Дора наконец сознаётся:

— Госпожа, милая, Белочка больна… Ногу вывихнула, а может, и косточку сломала какую. Голиаф принёс её на нашу половину…