Михаил Колесников - Экспедиция идет к цели [Приключенческая повесть]

— А вы часто повторяете заклинание?

Цокто рассмеялся:

— Я во всю эту чепуху не верю!

Пушкарев скопировал тибетские письмена в свой дневник: получилось красиво — многоэтажные знаки, напоминающие нули и пятерки, тройки, математические радикалы.

— Ом мани падме хум… — повторял он, засыпая. — Сезам, откройся! По моему веленью, по моему хотенью…

…В местах осыпей склоны гор были пересечены пегматитовыми жилами, в которых сверкали блестки золота и кристаллы оловянного камня. На дне каждого ручейка лежали тяжелые зернышки золота. Да, в котловине еще не ступала нога геолога. Тут можно сделать много важных и ценных открытий.

Узкие сумрачные ущелья, куда они въезжали на лошадях, неизменно заканчивались тупиками. Повсюду виднелись пещеры — целый пещерный город. Глухие, не ведущие никуда каньоны… Собственно, здесь была оконечность массива Гурбан-Сайхан, как бы южный отрог его — зубчатая стена, закрывающая выход в пустыню.

…Ущелье вело на юг. Оно было настолько узким, что две лошади в ряд едва могли протиснуться. И забрели-то сюда так, на всякий случай. Сверху, из-за камней мог напасть барс: барсы здесь водились в изобилии и они постоянно выслеживали человека, нападали на скот. Их не раз отгонял Тумурбатор выстрелами.

Шелестела галька под копытами лошадей. На минуту остановились перед огромным камнем, словно бы вделанным в скалу. Камень чем-то привлек внимание Александра: на нем были тибетские письмена, но не заклинание «Ом мани падме хум», а что-то другое.

— Что здесь написано? — спросил Пушкарев у Цокто.

— Откуда мне знать? Какая-нибудь молитва.

— А я знаю, — пошутил Пушкарев. — Здесь вход в «державу света» Шамбалу. Вход по пропускам.

Они двинулись дальше. Узкое ущелье постепенно расширилось. Они даже не поняли сперва, что произошло: горячий ветер обдал их с ног до головы, и вместо привычных красных и фиолетово-серых обрывов они увидели плоскую черную равнину, усыпанную сверкающей галькой.

Равнина тянулась во все стороны на многие десятки километров, а вдали, в дрожащем мареве, голубели горы— вторая цепь Гобийского Алтая. До гор Сэвэрэй на юго-западе было рукой подать.

— Мы вышли из котловины в пустыню! — крикнул, захлебываясь от восторга, Пушкарев. — Этот проход не обозначен на карте… Вон хребет Нэмэгэту, вон!.. А тот огромный вулканический конус на юге — Ноян-Богдо.

Перед ними зыбилась, струилась черная равнина, а горячий ветер обжигал лица. Гоби, страшная безжизненная Гоби — и ни юрты, ни верблюда, ни человека на всем огромном пространстве. Галька отражала солнечные лучи, от зеркального блеска можно было ослепнуть.

Они выехали в пустыню и двинулись вдоль стены хребта на запад. Над черной, глинисто-щебневой равниной лежало тяжелое безмолвие, иногда вспыхивали вихри и кружились, будто ввинчивался в землю пыльный штопор. Можно было ехать и час и два — и не было конца ни горам, ни пустыне.

Они намеревались повернуть обратно, когда Пушкарев заметил точно такой же камень, как и в ущелье, и с такими же непонятными письменами. Только здесь была нарисована священная птица Гаруда со змеей в клюве.

Слезли с лошадей, подошли к камню. Он прикрывал вход в пещеру. Под изображением птицы Гаруды была начертана ломаная линия. Что-то наподобие пилы.

— Пещера в пустыне? Карстовая, лавовая, эоловая?

— Самая святая пещера, — сказал Цокто. — Видишь каменные плиты? «Высокий путь». Храм! Нашли! И камень с Гарудой, пожирающей короля змей.

Попытались сдвинуть камень, но это оказалось не так-то просто.

— Нужно привести сюда табунщика и Тумурбатора, — посоветовал Цокто.

— Ерунда! Наши лошадки проделают эту работу лучше, чем табунщик и Тумурбатор. Давайте веревку!

Он прямо-таки танцевал возле камня от нетерпения. Неужели Цокто ошибается?..

Обвязали камень веревкой, кони поднатужились и сдвинули глыбу с места. Открылся вход в пещеру. Оставив лошадей, они смело нырнули в зияющее чернотой отверстие. Да и чего им было бояться в этом пустынном месте, где нет ни зверя, ни человека, куда даже вездесущие попытки не залетают? Возможно, даже за последние сто, а то и двести лет здесь никто не бывал.

Пушкарев зажег электрический фонарь. Шли по галерее с гладкими стенами, шли во весь рост; казалось, подземному коридору не будет конца. Но внезапно он расширился, и Пушкарев замер на месте: вдалеке блеснул огонек. Да, то был огонь, и, как они вскоре убедились, большой огонь…

Цокто задрожал от суеверного страха.

— Бириты! — сдавленным голосом произнес он.

— Не говорите глупостей, — одернул его Пушкарев. — Это то, что я искал! Вечный огонь…

Его даже не удивило, что научный сотрудник верит в каких-то там биритов, якобы живущих в подземном железном городе; бириты вечно голодны, так как глотки их узки и они не могут глотать еду; кроме того, у них изо рта все время вырывается пламя и сжигает все, что они подносят ко рту. Ах, Цокто, Цокто, здесь даже в биритов можно поверить…

Впереди был вечный огонь — огонь надежды и исполнения мечты… Голубоватое зарево освещало обширный грот, потолок и стены которого терялись в густом мраке. Храм был велик, больше любого собора, — это как-то сразу угадывалось.

Обитель вечного безмолвия и смерти. Огонь горел как бы сам по себе. Давно умерли люди, зажегшие его, прошли поколения, исчезли могучие азиатские империи пастухов, а он все горел, скрытый от всех и никому не нужный.

Пушкарев выключил фонарь и во весь дух побежал к огню, протягивая к нему растопыренные пальцы. Он боялся, что видение исчезнет, окажется светлячком. Но видение не исчезало.

Внезапно геолог споткнулся обо что-то жесткое, больно ушиб колено и во весь рост растянулся на долу. А когда поднялся, охнул от изумления: с высоты пятиэтажного дома из мрака пещеры на него смотрело прекрасное каменное лицо богини. Он сперва видел только это огромное лицо с благожелательной улыбкой на пухлых, слегка выпяченных губах, видел тускло мерцающий винно-рубиновый камень во лбу статуи, темно-синий шлем, обнаженные плечи, ожерелье, спадающее на грудь, потом охватил ее взглядом всю, сидящую на каменном цветке лотоса: обнаженное, стройное тело с тонкой талией; левая нога поджата; правая опущена; на колене спокойно лежит рука. Пальцы другой руки подняты вровень с грудью, молитвенно сложены.

— Богиня Тара… — сказал Цокто.

Перед статуей на алтаре ровным голубоватым светом горел вечный огонь. Он выхватывал из темноты лишь часть пещеры, и Пушкарев не сразу понял, что споткнулся о кости какого-то гигантского животного.

Он снова зажег электрический фонарь и теперь больше не глядел на каменную богиню: весь пол пещеры был завален огромными черепами, бедренными костями, позвонками, ребрами… Не хотелось верить собственным глазам: скелеты динозавров!..