Михаил Колесников - Экспедиция идет к цели [Приключенческая повесть]

Он не закончил свою мысль, и Пушкарев так и не понял, что он имеет в виду: не все ли равно — на лотосе или в лотосе?..

Они постояли еще немного, потом спустились в лагерь, и каждый завернулся в свое одеяло.

Когда небо совсем потемнело, стало черным, как агат, с еле заметными светлыми разводами, тени прошлого ожили. Может быть, Александр спал, а может быть, просто грезил, стремясь наполнить завороженный мертвый город движением и жизнью, но из мрака веков хлынули грозные видения. Пылали костры, и вокруг них суетились воины; на них была броня из кожи с железными пластинками, на голове шишаки. У каждого два или три лука, колчаны со стрелами, топоры, копья с крюками для стаскивания человека с седла. У стен — машины для метания горшков с зажженной нефтью, катапульты, баллисты, груды камня для бросания из баллист. Смуглые мужественные лица…

Вот показался Хара-Цзюнь-гуань в кольчуге из синего железа. У него тонкое темное лицо с бородкой; сейчас на князя страшно смотреть: он только что заколол своих жен и детей, — он знает, что никто из битвы не выйдет живым и не споют над ними плакальщицы и жены:

А завтра, чуть забрезжит синевой рассвет, ринутся храбрые воины в последнюю битву и найдут достойную смерть у стен собственного города. И шумные улицы уснут вместе с героями, уснут навсегда; серые пески заметут следы, а люди сложат красивые легенды про спящий город и отважных витязей.

Но как только наступает ночь, оживают развалины, просыпаются воины в железных и бронзовых доспехах, встает батыр Хара-Цзюнь-гуань, ведет непобедимое войско на врагов, и до рассвета слышатся звон сабель и бранные крики…

Логика и поэзия всегда живут в неком противоречии. Может быть, и прав Тимяков со своими гипотезами и выкладками, но в прошлом мы чаще всего видим лишь контуры времени, героическое начало.

…В Халунаршанской разведывательной школе Очира приучали стойко переносить жажду, обходиться подолгу без еды, освобождать руки и ноги от веревок, если тебя свяжут. Закон джиу-джитсу: терпение, победить подчинением; из всякого безвыходного положения есть выход; и в аду старайся встретить знакомых; что вытягивается на дюйм, вытянется и на фут.

Он пытался расслабить свои путы, но Тумурбатор умел так завязать, что все усилия Очира ни к чему не привели. Он понял: так можно провозиться и до утра, лучше уж придумать что-нибудь другое.

Он лежал возле стены со связанными руками и ногами, причем пограничник связал его так, что без посторонней помощи он не смог бы подняться. Этот изворотливый Тумурбатор принял все меры и против побега Карста: связал ему руки сзади, а веревку пристегнул к своему поясу. Впрочем, Карст и не собирался бежать: он все рассчитывал на счастливый случай.

Очир понял: счастливый случай может и не представиться.

Осторожно, чтобы не разбудить чуткого даже во сне пограничника, Очир перевернулся на другой бок. Потом, перевертываясь с боку на бок, он подкатился к ближайшему верблюду; напрягся, со всей силы оттолкнулся ногами и застрял между горбами; перегнулся, свесил голову, ударил подбородком бактриана. Удар получился легким, но верблюд заревел и нехотя поднялся на ноги. Очир бил и бил его коленями, пока животное не направилось к западным воротам.

Выйдя из города, бактриан остановился, повел узкой головой из стороны в сторону и нехотя пошел на север, а не на запад, как хотелось Очиру. На западе была река, густые камыши, там могли повстречаться торгоуты и освободить его от веревок и ремней. Но упрямый верблюд направился туда, откуда пришел. «Он притащит меня на монгольскую погранзаставу…» — со страхом подумал Очир. Однако, очутившись в барханах, бактриан стал подбирать колючки; он все больше и больше отклонялся на юго-восток, а барханы становились всё выше и выше. Теперь если бы даже члены экспедиции бросились за ним в погоню, им вряд ли удалось бы найти его ночью среди бесконечных дымящихся барханов.

…А в лагере в самом деле начался переполох. Первым хватился пропажи верблюда и Очира все тот же Тумурбатор. Он дубасил себя могучими кулаками по лбу, приговаривая:

— Глупый осел, а не пограничник — вот кто я! Я этого дьявола найду хоть под землей!..

Медлить было нельзя. Сандаг и Тимяков первыми выскочили в западные ворота и кинулись к форту Агатан-хото, куда еще мог бежать Очир, как не к реке?!

Остальные, собрав одеяла и наскоро завьючив двух оставшихся верблюдов, тоже двинулись к форту. Никто не знал, удастся ли им вернуться в Хара-Хото. Карст вприпрыжку бежал на веревочной привязи за Тумурбатором, который скрипел зубами от бессильной ярости. Ему казалось, что в побеге Очира повинен хитрый Карст, и готов был растерзать его.

Занимался рассвет. Они шли по блестящей черной равнине; потом потянулись высокие холмы, поросшие багряным тамариском. Зажглась малиновым пламенем башня Боро-Цонджи. Около каждого субургана, напоминающего богатырский шлем, хотелось остановиться, исследовать его, но приходилось спешить.

Они шли на северо-запад, приближаясь к реке.

Когда пересекали древнее каменное русло, заваленное стволами деревьев, сохнущих, должно быть, не одну сотню лет, Карст сказал Тимякову и Сандагу:

— Вы можете проверить истинность моих слов о сокровищах, которые я закопал здесь. Возьмите сокровища и отпустите меня — больше ничего не прошу.

— А ваш друг Очир за это время, пока мы тут будем раскапывать несуществующие сокровища, уйдет подальше, а потом, набрав шайку головорезов, постарается освободить вас и перестрелять нас, — насмешливо отозвался Сандаг. — Не считайте себя, господин Карст, умнее и хитрее всех.

— Да я и не считаю. В заговоре с Очиром не состою, о том, что он замыслил побег, не знал. Вряд ли Очир бросится освобождать меня. Он небось сейчас старается как можно дальше унести ноги.

— Не пытайтесь усыпить нашу бдительность…

Нет, Карст не обманывал Сандага и Тимякова: серебряные слитки, найденные им много лет назад в Хара-Хото, действительно были припрятаны в мертвом лесу, и Карст сейчас готов был отдать их за одно-единственное: за свободу. Ему нужна была свобода! Даже кости динозавров, добытые с таким трудом, он готов был бросить. И самое любопытное: он так же, как и все члены экспедиции, рвался обратно в Монголию. Сперва он делал вид, что хочет вернуться к своему каравану в Нэмэгэтинскую котловину и якобы за кости динозавров, если его выпустят с караваном, готов отдать серебряные слитки; а на самом деле имелась более веская причина для возвращения в Монголию: письмо Бадраха он уничтожил сразу же, как только получил его, но там имелись такие строки: «Когда кости динозавров будут переправлены в Нинся, возвращайтесь в пещеру Тары без каравана, налегке, с верными людьми. Я буду ждать вас в пещере 12 августа, приготовлю верблюдов. Мы должны вывезти сокровища, которые сделают нас необыкновенно богатыми людьми. Отцу я сказал, будто выезжаю во Внутреннюю Монголию в ставку князя Балдана. Это так, на всякий случай, чтобы запутать след».