Юрий Збанацкий - Куриловы острова

Увидели усатое загорелое лицо того, кто управлял встречной моторкой. Оно было спокойным, чуть улыбающимся, и у Миколки сперло в груди дыхание: конечно, этот усач догадался, что за «внуки» завладели «Светланой».

Фред нагло посмеивался:

— Пускай поищет нашего «дедушку».

Кесарь, задумавшись, правил рулем.

Миколка заерзал на своем месте:

— Хлопцы, а хлопцы! Может, бросим моторку? Как-то на кражу смахивает...

Фред удивленно сверкнул на него глазами:

— Какая тебе кража? Просто едем — и все. Не навек же мы взяли это корыто!

Но все же вопросительно посмотрел на Кесаря.

Кесаря, очевидно, все это не беспокоило.

— Юридически никакой кражи не совершено, — сказал он. — Мы нашли бесхозную вещь. Но лучше, однако, хозяину в руки не попадаться.

Миколка совсем пал духом. Сердце его уже не радовали ни чудесные картины природы, ни быстрое течение, ни широкая гладь Днепра.

— Ведь не было уговора, чтоб так... — обиженно начал он. — Если путешествовать, то честно... Юнгами или еще как...

Фред рассердился:

— Уже расскулился! Тоже мне «убежим из дома»... Сидел бы с мамой, кушал бы, мороженое... — И поучительным тоном добавил: — В пути всякое бывает. Проедем немного и бросим. Не только свету, что в окне. Думаешь, на этой шаланде весь мир объедешь?

Как бы там ни было, но после недавнего подъема, бодрости духа на борту «Светланы» воцарились растерянность и тревога. Фред перестал экспериментировать у мотора, лодка шла ровно; задумчиво и монотонно бубнил мотор свою жалобу на тех, кто заставил его незаконно работать.

А в это время усач, поравнявшись с Иваном Ивановичем, с насмешкой сказал ему:

— Смотри, Иваныч, там твои внуки, как пить дать, мотор на «Светлане» запорют.

— Какие внуки? — удивился Иван Иванович.

Убедившись, что «Светлана» похищена, Иван Иванович не рассердился:

— Далеко не угонят. Там горючего — кот наплакал...

И все же, не теряя времени, пустился вдогонку.

Кто знает, чем бы закончилась встреча наших путешественников с владельцем «Светланы», если бы подозрительно не зачихал ее мотор, а потом и вовсе не заглох. Чего только ни делал с ним Кесарь — не заводится, да и все тут! Наконец догадались: горючее вышло.

Кое-как подгребли к берегу. Поспешно бросив коварную посудину, выбрались на отлогий, поросший лозой луг. Неподалеку виднелась роскошная осокоревая роща.

— Что ж, будем добираться до ближайшей пристани пешечком, — сказал Кесарь.

Все молчаливо с ним согласились. Чем так плыть, лучше и вернее на своих двоих топать.

Расположились в роще. Кесарь с Фредом принялись готовить полдник, Миколка подался в разведку. Ему хотелось найти дорогу или хотя бы стежку, которая бы увела их подальше от пакостной этой «Светланы».

Долго его не было. Ребята уже подумывали, не заблудился ли. Хотели даже крикнуть, но в это время от реки, оттуда, где осталась безмолвная «Светлана», послышалось урчанье мотора. Неужто Миколка мотор завел?

Бросились к берегу. И остолбенели. К покинутой ими «Светлане» приближался знакомый катерок. И не один усач в нем сидел, а двое. Не говоря друг другу ни слова, ребята пустились наутек и спрятались в кустарнике.

Старики прицепили к моторке «Светлану», побубнили о чем-то между собой, а преступников даже искать не стали. Развернулись и поплыли вверх по реке. Ребята облегченно вздохнули — пронесло!

Вскоре подошел и Миколка. Глаза смотрели испуганно и тревожно.

— Так что на острове мы... — глухо сообщил он.

— Как на острове?!

Бывает же так! В свое время Колумб, приплыв к материку, был убежден, что открыл остров. Наши же путешественники были убеждены, что пристали к материку, а оказалось, попали на остров.

Не при всякой беде плачут. Бывает, свалится на человека несчастье, а он еще радуется. Хуже, мол, могло быть.

Так и наши ребята. Вместо того чтобы горевать — как-никак и лодки лишились, и на необитаемом острове очутились, — они будто ошалели. Фред аж за живот схватился, по траве стал кататься. У Кесаря от смеха слезы на глазах выступили, даже Миколка от хохота икал и удивленно посматривал на друзей:

— Чего вы, хлопцы? Смешинку проглотили?

Перестав смеяться, Миколка сел на траву. Хоть на острове очутились, но и от моторки проклятой избавились. Хорошо, что хозяин сознательный оказался — не стал воришек ловить. А то вместо Курильских островов в милицию бы угодили. Уже далеконько успели отъехать от города, а то, что на необитаемом острове очутились — не страшно: искать здесь никто не догадается. Пересидят тут они денек-другой, ну, может, неделю, пока про них забудут. И станут действовать, как захочется. Могут и на пароход юнгами устроиться, могут потихоньку на какое-нибудь судно перебраться, спрятаться в трюме, пока судно выйдет в море...

Насмеявшись вдоволь, Кесарь стал доставать из рюкзака хлеб, консервные банки, черствые пундики [1] [1] Пундики — лакомство, род пирожного ( укр. ). с маком, холодные котлеты.

Миколка жадно проглотил слюну.

Когда же он ел в последний раз? Увидев съестное, угомонился и Фред.

— Напугался небось старикан. Думал, его «Светлана» до самого синего моря теперь махнет.

Кесарь позвал есть:

— Перехватим пока всухомятку, а на ужин рыбы наловим.

Миколке совестно было брать кусок чужого хлеба. Он стал ковыряться в земле — искать червяков. Луговая земля сырая, песчаная, червяк водится в ней неохотно. Вот серые коники — эти прыгают во все стороны. На коника тоже рыба берет, даже крупная.

— Миколка, ты что?..

— Что-то не хочется... Рыбу ловить буду.

— Иди поешь, — зовет Кесарь.

— Не хочет — не надо. Нам больше останется, — не то всерьез, не то в шутку рассуждал Фред.

Но Кесарь держал в уме свое:

— Хочется — не хочется, а иди ешь. Дисциплина в нашем деле — главное.

Он сказал это так, что Миколка не мог ослушаться, — взяв хлеб, начал жевать.

Потом еще раз пошли в разведку — на этот раз Фред с Кесарем, а Миколка с удочками направился к воде. Убедились: и впрямь они на острове.

Брели по высокой, усеянной цветами траве к своему лагерю.

Вечерело. Еще улыбались роскошные кроны дубов, лоза в тени уже потемнела, пела соловьями, тенькала синицами. В низинке, где сквозь густую осоку и терпкий серполистый резак поблескивала желтоватая вода, на все голоса заливались лягушки. Над головой роем вились мошкара и комары, в солнечной паутине на высоких нотах тонко бренчали какие-то, словно прозрачные, мошки. Ребята молча пробирались через прогалины в зарослях, они были взволнованы, ошеломлены вечерней красой приднепровских лугов, которую увидели только сейчас, ибо днем здесь было совсем иначе — ни торжественности, ни разноголосой музыки.