Герман Матвеев - Тарантул. Повесть

Вместе с пластинкой в кабинет принесли специальную радиолу.

- Ну, что тут за музыка? - спросил Иван Васильевич инженера, когда они остались вдвоем.

- Речь Гиммлера.

- Ого! Даже Гиммлера! - с удивлением сказал Иван Васильевич. - Перевод сделали?

- Нет. Вот послушайте, товарищ подполковник, - сказал инженер, опуская иглу.

В репродукторе возникло легкое шипение, и вдруг раздался гортанный мужской голос. Вначале Гиммлер говорил спокойно, почти дружеским тоном. Обращение его ко всем резидентам немецкой разведки походило на отеческую беседу с сыновьями. Постепенно в голосе появились каркающие нотки приказа, а закончил он почти криком.

Иван Васильевич плохо знал немецкий язык, но главные мысли он понял. Гиммлер говорил, что отступление немецкой армии имеет стратегический характер. Цель отступления - измотать и обескровить Советскую Армию. Говорил, что немецкая армия отступает в полном порядке, по заранее разработанному плану, сохраняя технику и людей, в то время как Советская Армия несет громадные жертвы и потери.

- Это нам известно со времен царя Гороха, - с усмешкой проговорил Иван Васильевич. - Паническое бегство как удачный стратегический маневр.

Инженер засмеялся, но сейчас же поднял палец. Насторожился и подполковник.

Гиммлер сообщал, что второго фронта не будет. В Женеве идут переговоры с Америкой и Англией о заключении мира, и близок час, когда эти страны выйдут из войны,

- Вот как! Что это… провокация или действительно так? - спросил вполголоса Иван Васильевич, следя за выражением лица инженера, который лучше его понимал язык.

- Все может быть, - сказал тот, разводя руками. - Второго-то фронта до сих пор нет…

Дальше Гиммлер говорил о том, что в эти решающие дни немецкие патриоты должны умножить свои усилия для ускорения победы над коммунизмом. Россия истекает кровью. Это последнее ее сопротивление. В заключение он приказывал распространять эти сведения и действовать, действовать… Подрывать мосты, уничтожать заводы, отравлять продовольствие, водоемы.

Закончил свою речь Гиммлер обычными хвастливыми лозунгами третьей империи, ну и, конечно, - «Хайль Гитлер!».

- Все! - сказал инженер.

- Пустой номер. Вторую этикетку вы тоже сняли? Иван Васильевич надеялся услышать что-нибудь о конкретных заданиях, с названием мест, с фамилиями людей, но их не было. Это был призыв вообще.

- Вторую этикетку мы сняли с очень большим трудом, - сказал инженер, показывая обратную сторону пластинки, - Такой клей… Надо отдать им справедливость, товарищ подполковник, - химики они замечательные.

- Не только химики… И как это все случилось?.. - задумчиво проговорил Иван Васильевич. - Трудолюбивый народ… и вот попал в фашистскую кабалу.

- Школы у них, товарищ подполковник, особые. С детства думать самостоятельно не учат. Такая педагогика. А это отражается на всем народе.

- Конечно, школа играет огромную роль. А вы откуда знаете, что у немцев думать не учат?

- Когда-то изучал историю педагогики. Собирался стать учителем.

Иван Васильевич взглянул на очень высокую, худую фигуру инженера и улыбнулся.

- Вас бы, наверно, ребята прозвали «дядя Степа».

- Совершенно верно. Меня и сейчас знакомые мальчишки так зовут, а некоторые еще и «Дядя, достань воробышка».

Позвонили из лаборатории и сообщили, что в ампулах, найденных в несгораемом шкафу аптеки, оказался препарат цианистого калия. Яд очень сильный и быстродействующий.

Предположение Ивана Васильевича подтвердилось. Шарковский отравился в машине, когда окончательно убедился, что разоблачен как немецкий шпион-разведчик. Теперь можно было со спокойной совестью идти с докладом к генералу и приступать к ликвидации всей банды.

Миша и Лена ничего не знали о происходящих событиях и, конечно, не понимали, что тревожит их гостя, почему он озабочен и с каждым новым днем становится все мрачней. Фамилию Казанкова, передавшего им письмо, они даже не слышали.

- Папа был на заводе, а письмо принес какой-то мужчина. Коля открывал ему дверь.

- Он не говорил, что зайдет за ответом? - спросил Григорий Петрович.

Лена повернулась к Мальцеву, и в ее детском, чистом взгляде можно было прочесть искреннее удивление.

- За ответом? - переспросила она. - Не-ет… По-моему, он ничего не говорил. Он только просил передать письмо папе. И больше ничего. А разве нужен был ответ?

- Дело не в этом. Один мой знакомый был командирован в Ленинград, и я с ним отправил письмо, - пояснил Мальцев. - Но я никак не могу его разыскать.

- Так он, наверно, уехал обратно?

- Нет. Мы должны были здесь встретиться.

- А он знал, что вы у нас остановитесь?

- Да. Я ему говорил.

- Тогда он вас найдет, Григорий Петрович, - уверенно сказала Лена.

- Меня беспокоит… Не случилось ли что-нибудь с ним?

В глазах у Лены мелькнула догадка и появилось выражение испуга, жалости и сочувствия.

- Ой! А что, если он ранен, Григорий Петрович? - сказала она. - Смотрите, какие все время обстрелы.

- Я тоже об этом думаю…

- Так вы поищите в больницах или в госпиталях. Хотите, я вам помогу? Надо в больницу Эрисмана сходить, потом есть Веры Слуцкой на Васильевском острове, потом имени Куйбышева. А потом… больше я не знаю. А госпитали во многих школах.

- Может быть… может быть, - задумчиво произнес Мальцев. - Просто не понимаю, куда он исчез. Но искать его не стоит, Алечка. Если он остался жив, то найдется сам, а если погиб… Ну, что ж… Мы же все равно ничем помочь ему не можем.

К обеду вернулся Миша. После похорон своего друга он сильно изменился. Всегда был необычно серьезен и малоразговорчив. Григорий Петрович это видел, но до сих пор почему-то не расспрашивал. И очень кстати. Миша чувствовал, что Мальцев косвенно виновен в смерти Васи, возненавидел его всей душой и боялся нечаянно выдать себя. Дверь открыла Лена.

- Он дома? - тихо спросил Миша, но вместо нее ответил появившийся в прихожей Мальцев.

- Дома, дома… Я вижу, друзья мои, что становлюсь вам в тягость.

- Да нет… Не в этом дело. Какая еще тягость! Мы же встречаемся только по вечерам, - сказал Миша раздеваясь. - Папа скоро приедет.

- Он скоро приедет, а мне, кажется, пора сматывать удочки. Боюсь, что мы с ним разминемся…

Миша понимал, что Мальцев говорит это просто так, для «красного словца», и никуда он не собирается, но Лена приняла всерьез.

- Неужели вы так и не дождетесь папу? Он будет очень огорчен. Не уезжайте, Григорий Петрович… - почти умоляюще сказала она.

- Я и без того загостился. Дел у меня здесь больше нет, в осажденном Ленинграде побывал. Это мне пригодится для будущих воспоминаний. Для истории… Да! Чуть не забыл, - спохватился Мальцев и достал из кармана бумажник. - Получил я литерную карточку из нашего ведомства и хотел вас угостить. Вот мы и сделаем это сегодня. Схожу сейчас в магазин, получу что-нибудь такое… приятное для желудка, и пообедаем на славу. Говорят, что можно даже праздничное вино получить. Коля, вы со мной рюмочку внутрь опрокинете?