Эдуард Веркин - Ночь летающих гробов

– Куда?

– К гробам.

– Я как-то…

– Если ты боишься, я тебе помогу. – В голосе Фомича зазвучала подчёркнутая мужественность. – Я могу полежать в соседнем гробу.

– Да?

– Без проблем.

Послышалось шарканье, и я понял, что Тоска с Фомичом отправились в гостиную. Я осторожно двинул за ними. Мне очень хотелось посмотреть, чем закончится эта история с гроболежанием. Почему-то я был уверен, что она ничем хорошим не закончится.

Когда я осторожно подкрался к дверям в гостиную, то обнаружил, что Фомич вовсю выбирает подходящие гробы. Для Тоски он облюбовал большой прямоугольный гроб, обитый чёрным сукном. В таких гробах обычно хоронили в Америке девятнадцатого века небогатых людей.

Фомич сдвинул крышку и сделал приглашающий жест.

– Прошу, моя принцесса, – Фомич поклонился.

Мне очень захотелось крикнуть что-нибудь вроде «поносный принц» или «сортирный король». Но я воздержался.

Тоска тем временем забралась в гроб.

– Сейчас выберу что-нибудь себе, – сказал Фомич. – Что-нибудь попроще…

И Фомич выбрал себе изящный гроб, обитый красивым алым бархатом, элегантный, предназначенный явно для девушки. Он лихо запрыгнул в него и игриво помахал Тоске.

– Теперь задвигаем, – Фомич стал натягивать на себя крышку. – От винта, отсоединить передвижной модуль, погрузка начинается!

Фомич начал медленно закрываться. Я подумал, что будущее «золотое перо» России редкостный болван, и, вероятно, до старости не переделается.

Он задвинул крышку до конца и сказал:

– Классно.

Голос звучал глухо, как из гроба. Впрочем, именно из гроба он и звучал.

– Антонина, а ты как себя чувствуешь? – продолжал Фомич. – Я классно, а ты?

– Я тоже… классно. Пылью только вот пахнет изрядно. А они не закрываются?

– Они забиваются! – захихикал Фомич. – Да ты не волнуйся…

Неожиданно заработали компрессоры в гробах – видимо, Хавчиков запустил свои агрегатины. Я перестал слышать переговоры этих гроболюбов.

Минуту я напрягал уши и пытался пробраться через звук компрессоров. Бесполезно. Тогда я плюнул и вошёл в гостиную.

Гробы Тоски и Фомича стояли почти посередине комнаты, в многочисленной гробовой компании. Я подошёл поближе. Голоса было слышно, но толком, о чём говорили Тоска и Фомич, я разобрать не мог. Подошёл ещё ближе. И увидел, что гроб, стоящий рядом с гробом Тоски, совершенно пуст. И даже приветливо открыт.

В ногах правды нет, подумал я и тоже забрался в гроб.

Гроб я себе выбрал простой, но в то же время, если так можно назвать, строгий. Серьёзный гроб. Никаких тебе там атласных рюшечек, зеркал и музыки.

По примеру Тоски и Фомича я накрыл себя крышкой и прислушался к своим ощущениям. Страшно? Да. Но это если дать волю фантазии и представить, что лежишь в земле и вокруг рыдают безутешные родственники. Захотелось выскочить.

Но я собрал волю в кулак и успокоился. Я лежу в гробу, гроб не заколочен, рядом люди, всё хорошо. Вдох, выдох, вдох, выдох. Ну вот, всё в порядке.

Послышался голос Фомича. Он распевал какую-то революционную песню начала прошлого века, что-то про бой, смертный и решительный.

Тоска молчала.

Фомич, напевшись, снова пустился в рассказы о том, какие роскошные вечеринки устраивает мэр. И как он, Фомич, принимает жертву, валяясь в этом дешёвом гробу, в то время как ему во что бы то ни стало надо быть на празднике. Поскольку именно сегодня на вечеринке присутствует его, Фомича, патронесса и наставница в журналистских доблестях. И что только ради Тоски Фомич наступает на горло своей журналистской песне, но, пока ещё не поздно, можно всё исправить. Выбраться из гробов и отправиться…

Ну и всё в том же духе. Фомич подбивал Тоску слинять на вечеринку, Тоска вяло отнекивалась, Фомич настаивал.

Не люблю таких типов. Таких, кому говорить «нет» надо больше одного раза. Фомич был как раз из этих.

Я попытался сосредоточиться на своих мыслях, но сосредоточиться не получилось. В мыслях моих вертелись гробы. Гробы большие и очень большие, гробы белые, чёрные и красные, с ручками и без ручек, с кистями, с цветами, с окошками. Разные, короче. Гробы подпрыгивали, пританцовывали, а некоторые, в полном соответствии с русским народным фольклором, даже летали.

Я представил, как выглядит стая летящих к югу гробов, и захихикал. Интересно было бы посмотреть. Интересно…

Впрочем, как следует развить эти мысли я так и не смог, помешал Фомич.

Который всё зудел и зудел, без передышки. На меня даже сквозь стенки обрушивались водопады фомичевского хвастовства, в котором захлебнулась бы даже китовая акула. В конце концов мне стало так тоскливо, как может быть только в гробу. Я хотел было даже выбраться и пойти проверить Матвейку. Но тут вспомнил про книжку в кармане. Я подложил под голову рюкзак, вытряхнул из него фонарик, достал книжку и принялся её разглядывать. Что хотел от этой книжки нотариус? Что в ней может быть ценного? Может быть, обложка сделана из какого-нибудь редкого или даже уже не произрастающего в настоящее время дерева?

Я раскрыл книжку, хотя знал, что ничего в ней не написано. Во всяком случае, обычный человек, не обладающий никакими колдовскими данными, не сможет её прочитать и уж тем более воспользоваться. Пролистал несколько страниц, выискивая «белого медведя». «Белый медведь» – это когда пишут пустым стержнем по бумаге. Вроде ничего и не написано, а если взглянуть под нужным углом, всё и видно.

Но книжка не была «белым медведем». Гладкая, чуть пожелтевшая бумага. Я приблизил к странице фонарик. Ничего. Я хотел было уже спрятать книжку обратно в карман, но тут произошло нечто странное. Я даже протёр глаза. Ни с того ни с сего на страницах начал проступать текст.

Незнакомые, непривычные буквы, римские цифры, небольшие рисунки невообразимых существ, схемы, значки. Кроме цифр, я ничего не разобрал и решил уже спрятать книжку обратно, но тут вдруг понял, что вокруг меня тихо.

Совсем тихо. Не слышно ни подпрыгивания гробов, ни бесконечного трёпа Фомича. Тишина.

Я насторожился. Резкая тишина – один из первых признаков приближающихся неприятностей. Тишина всегда наступает перед землетрясениями, самумами, торнадо и цунами. Я не люблю тишину.

– Хорошо бы попасть к мэру, – вдруг мечтательно громко произнёс Фомич. – Выпить томатного сока, съесть устриц…

Гроб начал раскачиваться. Сначала я решил, что это происки Хавчикова – вдруг за день он успел присандалить к гробам ещё какую-нибудь техническую пакость, но потом понял, что это не так. Слишком уж мощно раскачивался гроб.

Тоска завизжала и, видимо, хотела отбросить крышку, но крышка не поддавалась.

– Куропяткин, прекрати свои шуточки и перестань трясти мой гроб, – завопил Фомич. – Вот вылезу – обязательно дам тебе в рожу!