Герман Коробейников - Пещера Рыжего монаха

— Ключ от келейной игумена у тебя? — громко, еще с порога спросил Евлогий.

Василида прошиб холодный пот: с ужасом он вспомнил, что не запер дверь келейной.

— Отвечай, щенок!

— У меня, святой отец… — Послушник с трудом разжал побелевшие губы. Достал ключ из кармана и протянул казначею.

— Где ты был сейчас? — спросил казначей, сверля его бешеным взглядом.

— Я… службу стоял.

— Я видел, он в храме был, — вставил, на его счастье, отец Рафаил.

— А ключ у тебя кто-нибудь брал? — спросил несколько спокойнее казначей.

— Нет, святой отец.

В течение целой минуты Евлогий не спускал с него подозрительного взгляда, наконец, пробормотал:

— Что за притча? — Потом спросил: — Почему ключ отцу эконому не сдал после кончины настоятеля?

Василид чуть приободрился:

— Забыл. Никто не спрашивал, я и забыл.

— Ну, смотри, отрок! — Казначей вышел, хлопнув дверью. Василида била дрожь. Чтобы немного успокоиться, он прилег на кровать. Минуту спустя пришел монах с ужином.

— Что это на тебе лица нет? — спросил он.

— Нездоровится, пройдет, — слабо отмахнулся мальчик. Монах вышел. До сих пор Василиду не доводилось разговаривать с ним. Знал только, что зовут его Савелием и что он заядлый картежник.

Братия отужинала и, разойдясь по кельям, готовилась ко сну. На монастырской площади зажглись редкие фонари; зажегся фонарь и за окном Василида. Келья находилась на втором этаже, и окно выходило в укромный уголок, образованный выступом в стене. В этом уголке внизу Василид соорудил скамеечку; он сидел, бывало, на ней, когда духота выгоняла его из кельи. По сторонам скамейки росли два куста вечнозеленой японской глицинии. Ее побеги, увив стену, достигали крыши.

…Какое-то движение за окном привлекло внимание Василида. Он вгляделся. В тени здания прохаживался Савелий. Не в качестве ли стража он здесь торчит? Следовало проверить. Василид открыл дверь и вышел на галерею.

— Ты чего там? — сразу же послышался оклик.

— Душно… Подышать хотел.

— Не велено, сиди в келье.

Василид вернулся в келью. Только этого не хватало!

Горная тишь опустилась на обитель. Черные кипарисы, точно монахи в рясах, караулили ее.

За окном вдруг послышался знакомый голос: к монаху-стражнику подсел брат Платон. Разговор их был слышен. Впрочем, приятель Василида говорил, пожалуй, нарочито громко.

— Ты чего тут засиделся? — спросил он.

— Сижу не по своей воле, — ответил Савелий.

— Послушание, что ли, какое выполняешь?

— Вроде того…

— Чудеса! — резюмировал брат Платон. — Только скучно, поди, так-то сидеть? Не спится что-то. Пойдем, в саду погуляем, споем тихонько.

«Не для меня ли старается? — подумал Василид. — Неспроста он здесь оказался». Припав к окну, скрытый от монахов листьями глицинии, мальчик обратился в слух.

Но ответ Савелия отнимал всякую надежду:

— Я отсюда ни ногой.

Брат Платон зевнул, после паузы сказал:

— Звали в карты играть, да я этого греховного дела не люблю.

В голосе Савелия появилась нервозность:

— Уж больно ты свят, как я погляжу… А во что собираются играть?

— В пульку… Говорят, четвертого не хватает.

Савелий поднялся со скамьи, потом снова сел.

— А у кого собрались?

— В келье Паисия… или у Севастьяна.

Савелий придвинулся к брату Платону и понизил голос:

— Слушай, а если я отлучусь? Будь другом, посиди за меня.

— А чего я тут не видел? — с неохотой отозвался брат Платон.

— Отрока Василида знаешь? Он здесь сейчас, — Савелий указал рукой на окно. — Отец Евлогий наказал, чтобы его из кельи ни под каким видом до утра не выпускать.

— С чего бы это?

— Не нашего ума дело. Ты Евлогия знаешь: если отрока не укараулю, казначей мне голову оторвет. Понял?

— Как не понять… Ладно, ступай. У меня не то что человек — мышь не прошмыгнет.

— Сначала проверю, как он там.

Василид быстро, не раздеваясь, юркнул под одеяло. Минуту спустя за дверью послышались шаги, и дверь открылась. На пороге стоял Савелий. Было темно, и лицо его только смутно белело в проеме.

— Отрок, ты спишь, али нет? — спросил он громко. Василид молчал; сердце колотилось так, что, казалось, кровать вздрагивает от этих ударов.

Несколько мгновений монах прислушивался, потом закрыл дверь. Под окном старец Платон уже затянул какой-то мотивчик.

Выждав с минуту, Василид поднялся и выглянул в окно. Фигура монаха удалялась и скоро растаяла в темноте двора.

— Боже, помоги! — вслух сказал Василид и вышел на галерею.

Брат Платон встал со скамейки и приблизился. Перегнувшись через перила, громким шепотом Василид произнес:

— Спасибо, брат Платон, век не забуду твоей доброты.

— Ладно, чего там… Только возвращайся поскорее, сынок, а то до каких пор я этому дурню Савелию буду голову морочить.

Под сводами галереи было темно, и Василид миновал ее без опасения быть увиденным. Но, спустившись с лестницы, он оказался в свете фонаря. По освещенному пространству нужно было пройти вдоль всего корпуса трапезной. У монастырских ворот маячила фигура вратаря, а на противоположной стороне площади, где помещались обительские службы, чудилось движение. Но там царила глубокая тень, и рассмотреть что-либо было невозможно: наверно, шли приготовления к походу.

Василид постоял несколько минут, выжидая. Вратарь скрылся, наконец, в сторожке. Василид собрался с духом и побежал. За углом он нырнул в темноту между зданиями, подбежал к стене, в один момент вскарабкался на нее и спрыгнул по другую сторону. То, что на руке сорван ноготь и расцарапаны колени, он почувствовал позднее. Теперь он изо всех сил бежал вдоль монастырской стены, пока не оказался на дороге.

На набережной попадались редкие прохожие, из духанов доносились голоса.

В окнах ревкома еще горел свет, и в какое-то мгновение Василид чуть было не свернул туда. Но уговор с Федей не выходил из головы, а часовой с винтовкой и вовсе отпугнул его.

В конце набережной Василид свернул в гору. В маленьких, тянущихся вверх улочках было темно, кругом ни души, только лай собак сопровождал его.

Лишь однажды издалека Федя показал ему свой дом, и было чудом, что сейчас в переплетении улиц Василид сумел отыскать его. Ориентиром служила семейка из трех молодых кипарисов.

Собаки в доме не было. Василид перелез через каменный забор и огородом подобрался к открытому окну. Ему повезло — у окна стояла Федина кровать.

Он перегнулся через подоконник и стал трясти друга:

— Вставай, это я, Василид…

Федя приподнялся на локте, вгляделся.

— Василид? Случилось что? — Федя соскочил с кровати и, покопавшись в глубине комнаты, засветил керосиновую лампу. — Влезай сюда, один я.

Он помог приятелю одолеть подоконник; задыхаясь от волнения и усталости, Василид выдохнул: