Лев Парфёнов - Неделя приключений

Они были ровесниками, оба учились в пятом классе и сидели за одной партой. У Сёмки — круглое лицо, русые волнистые, как у матери, волосы и широко расставленные бирюзовые глаза. В чертах его лица чувствовалась мягкость, мечтательность. Сёмка носил голубую майку, ещё довольно свежую, и чёрные трусики. Тело его покрывал ровный коричневый загар.

У Витьки было продолговатое, покрытое веснушками и красное от загара лицо с коричневыми хитроватыми глазами и большим облупленным носом. С недавнего времени Витька надевал белую рубашку, потому что от солнца кожа с него поползла клочьями. Рубашка была уже заштопана в трёх местах и по цвету сравнялась с серыми штанами на помочах.

Рос он, как говорится, не по дням, а по часам. Руки с красными большими ладонями вечно в ссадинах, чуть ли не по локти высовывались из рукавов. Длинный рост доставлял ему множество неприятностей. Во-первых, на него сыпались обидные прозвища вроде «цапли», «глисты», а то и похуже. Во-вторых, если шалости других ребят воспринимались взрослыми как что-то обычное («известно, мальчишки»), то Витьку за каждый пустячный проступок принимались стыдить, попрекать вроде того: «Жених, а ума не нажил», «Вымахал с коломенскую версту, а всё как дитя малое».

Витька носил лётный кожаный шлем. Летом в нём потела голова, но Витька терпел. Ему казалось, что в шлеме он похож на Чкалова. Шлем, кроме того, предохранял его от клички «рыжий», скрывая щетинистые, цвета красной меди волосы.

Сегодня солнце припекало с утра, поэтому Витька сдвинул шлем на затылок. Вместо приветствия друзья обменялись парой тумаков, схватились бороться, поваляли друг друга сначала в пыли, затем в сырой от росы траве и, размявшись таким образом, отправились на пойму. Они задумали оперировать лягушку.

Через полчаса ребята уже плескались в одном из многочисленных пойменных озёр. Поймать лягушку голыми руками оказалось не так-то просто. В конце концов это им удалось.

Витька настойчиво предлагал вырезать аппендикс.

Он уверял, что лягушке это пойдёт только на пользу. Недавно такую же операцию произвели у его отца, и ничего, здоров. Сёмка согласился: почему бы и в самом деле не помочь бедному земноводному? Пусть это будет наградой лягушке за все перенесённые муки.

Друзья разожгли на берегу костёр, в консервной банке вскипятили инструменты — Витькин ножик с железной ручкой. Витька распластал лупоглазую пациентку на траве.

Лягушка тонко пискнула, отчаянно задрыгала лапками, как будто догадываясь, что её ожидает. У Сёмки вдруг пропала охота делать операцию.

— Витьк, может, ты?

Во всяком деле, требующем умелых рук, сноровки, Витька почитал себя непререкаемым авторитетом. Он решительно взял ножик и, громко шмыгнув носом, сказал:

— Уметь надо, понял? Держи крепче. Аппендицит, он всегда в правом боку…

Операция заняла не больше минуты. Лягушка испустила дух.

— Сердце слабое, — деловито сказал Витька.

Сёмку такой исход огорчил. Тогда он предложил оживить лягушку.

Витька недоверчиво засмеялся.

— Брось трепаться! Это если бы шок… А она же поправдашнему умерла…

— Ну и что? Человека, ясно, нельзя оживить, а лягушку можно. Это научный факт. Я где-то читал.

Витька немного подумал и решительно сказал:

— Тогда пошли оживлять. Только ей надо брюхо зашить.

Он взял заранее припасённую иголку с ниткой, несколькими стежками заштопал рану, после чего шансы лягушки на воскрешение значительно сократились. Пациентку поместили в банку с водой. Дорогой Сёмка объяснил, что лягушечьи нервы чувствительны к электротоку. Если подвести к ним провода, то мертвая лягушка начнет дергаться, как живая.

— А где возьмём ток? — поинтересовался Витька.

— У нас на кухне.

Ребята взбежали на третий этаж. Сёмка заглянул в кухню. Она была пуста. Весь левый угол занимала огромная плита. На плите монотонно гудели два примуса с кастрюлями. Белая, небольших размеров кастрюля — это докторская. В ней специально для доктора его жена Мария Петровна варила суп с клёцками.

Вода в кастрюлях ещё не начинала закипать. Значит, хозяйки выйдут не скоро — время есть.

По стене к самой плите спускался провод. Раньше он заканчивался штепселем, но не так давно штепсель понадобился кому-то из жильцов для личных нужд, и теперь вместо него торчали концы провода, прикрытые бахромой хлопчатобумажной изоляции. Этот свободный проводник электротока ребята и решили использовать для опыта. Витька взял инициативу в свои руки. Он вынул лягушку из банки за задние лапы и, следуя Сёмкиным указаниям, начал подносить к проводу. Сёмка стоял рядом. Вытянув шею и затаив дыхание, он старался не пропустить ни одного движения. Он сознавал, что присутствует при опыте, который мог стать научной сенсацией для мальчишек всего квартала.

Лапы коснулись бахромы. И тут произошло нечто буквально потрясающее. Ярко вспыхнуло голубое пламя, раздался сухой треск — Витьку отбросило от плиты. Лягушка, описав в воздухе кривую, с глухим всплеском шлепнулась в докторскую кастрюлю. Зловеще зашипели упавшие на плиту капли бульона. Запахло жженой резиной.

В этот момент на кухню в длинном ворсистом халате и с папироской в зубах стремительно вышла докторша Мария Петровна. Она заглянула в кастрюлю, и воздух в кухне задрожал от её яростного вопля.

Первым оценил обстановку Витька и бросился к выходу. Но именно это его и погубило. Мария Петровна с необычным для её комплекции проворством настигла беглеца. Захлопали двери: это жильцы спешили принять участие в скандале.

Придя в себя, Сёмка стремглав подбежал к плите с намерением уничтожить следы научного опыта. Лягушка плавала в бульоне и шевелилась, как живая. Сёмка, обжигаясь, поймал её за лапу. В этот момент жёсткие, костистые пальцы ухватили его за ухо. Лягушка выскользнула из Сёмкиных рук и бултыхнулась обратно в кастрюлю. Сёмка почувствовал полнейшее равнодушие к своей судьбе. Теперь ничего исправить нельзя. Он скосил глаза, увидел перед собой пышущую гневом физиономию доктора.

— Хулиган! Мерзавец! Негодный, испорченный мальчишка без чести и совести! — шипел доктор, брызгая слюной.

В это время в другом конце кухни жильцы плотным кольцом обступили Витьку. Крепко держа его за воротник, Мария Петровна допрашивала, кто и с какой целью бросил в бульон лягушку. Она грозила судом, штрафом, исключением из школы и другими ужасными карами, причём не забыла обозвать Витьку глупым верзилой, оболтусом и в заключение — кретином. Витька самозабвенно твердил: «Я больше не буду!», по опыту зная, что раскаяние — наивернейший способ вызвать сочувствие.