Лев Парфёнов - Неделя приключений

— Оставь его, Шура.

Он обнял Сёмку, потрепал по плечу большой горячей ладонью. За восемь лет дядя порядочно изменился. Раздался в плечах. Движения стали уверенны, а в голосе появилась добродушная мужская снисходительность. Резче обозначились черты лица, и две глубокие морщины пролегли от крыльев крупного хрящеватого носа до уголков губ. Но в манере разговаривать осталась прежняя непосредственность, а в смешливых серых глазах так и прыгали озорные бесенята. Сёмка чувствовал себя с дядей Васей легко и разговаривал свободно, почти как со сверстником. Когда он рассказал о своём увлечении медициной и об увенчавших это увлечение событиях сегодняшнего дня, дядя хохотал как сумасшедший, несколько раз доставал платок, чтобы вытереть глаза, и всё приговаривал:

— Ох вы, черти ж полосатые!

Матери не очень понравился его добродушный смех.

— Ох, Вася, Вася, напрасно! Этот разбойник невесть что о себе вообразит, с ним сладу не будет. За подобные выходки нужно строго наказывать. Уж поверь, если бы не ты, у твоего племянника сейчас была бы, наверное, совсем не такая довольная физиономия.

Дядя преувеличенно громко вздохнул.

— Шура, но я же смеялся в порядке критики.

Мать вышла в кухню, а когда вернулась с кастрюлей в руках, дядя, как будто стоя на мостике эсминца, крикнул по-командирски зычно:

— Эй, сигнальщик!

— Есть сигнальщик! — весело отозвался Сёмка.

— Что у нас справа по носу?!

Сёмка навёл на кастрюлю бинокль.

— Компот, товарищ лейтенант!

— Взять на абордаж!

— Есть!

Сёмка понимал, что дядя специально для его удовольствия употребляет морские термины, и млел от сознания того факта, что им занимается большой, серьёзный человек. А мать ну ничегошеньки не понимала.

Пока они «брали компот на абордаж», она стояла у стола и, улыбаясь, говорила:

— Вася, Вася!.. Как был ты в детском доме сорванцом мальчишкой, таким, видно, и до седых волос останешься. Ведь тебе всё-таки двадцать семь лет. Скоро, наверное, свою семью заведёшь. Пора бы уж быть серьёзней.

Дядя подмигнул Сёмке и заговорщически шепнул:

— А Васька слушает да ест.

Оба рассмеялись. Мать только покачала головой.

— Ох, чувствую: испортишь ты мне сына!

Потом все трое сидели на диване, рассматривали семейный альбом в твёрдой зелёной обложке, на которой были вытиснены какие-то райские кущи. Сёмка забрался на диван с ногами, прижался к тёплому дядиному плечу. Приятно было ощущать на щеке прикосновение гладкой шелковистой материи командирского кителя.

Дядя раскрыл первую страницу. С пожелтевшей фотографии на Сёмку смотрели два солдата в фуражках с овальными кокардами. Один сидел, поставив между ног шашку и опершись на нее руками. Другой стоял чуть позади. У обоих щеголеватые усы, отчего лица кажутся очень красивыми. У одного на груди крест на полосатой ленточке.

— Твой дед, — указывая на него, сказал дядя. — Работал на здешней ткацкой фабрике. Лихой был драгун, георгиевский кавалер. Погиб в Румынии в семнадцатом году. Жаль, не сохранилось фото бабушки. Она тоже была ткачихой. Умерла через пять лет после смерти отца. От голода. Мы ведь с твоей мамой в детском доме воспитывались. Вот, смотри, сколько огольцов!

Сёмка не раз видел этот снимок. Перед фасадом двухэтажного деревянного здания лежа, сидя, и стоя расположилось, человек пятьдесят постриженных наголо мальчишек и девчонок с короткими волосами. На всех одинаковые рубашки и платьица. Лица худые, тёмные, с выступающими скулами. Некоторые смотрят исподлобья, озлобленно, другие нахально, у третьих глаза серьёзные и печальные. Но Сёмку больше всего каждый раз поражает то, что ни на одном из этих детских лиц нет улыбки. Сёмка вспомнил лица своих друзей, одноклассников. Они улыбались, смеялись, хохотали. Другими их невозможно было представить. Даже в самые неприятные минуты (вроде сегодняшней истории с лягушкой) друзья находили повод для веселья. А эти? Что с ними такое стряслось?

Были в альбоме и другие фотографии. Мать, ещё очень молодая, рядом с высоким красивым человеком которому она по плечо. Сёмка знает: это отец. О нём мать никогда ничего не говорит. Поэтому Сёмка никогда не спрашивает.

Дядя торопливо перевернул страницу. Он сказал только:

— Всё держишь?

— Держу.

Голос у матери был до странности незнакомый, какой-то глухой. Сёмка хотел заглянуть ей в лицо, но она отвернулась. Тут на глаза дяде попалось фото, где он в бескозырке с ленточками, выправленными на груди.

— Это ещё что за салага? Неужели я?

Дядя грустно улыбнулся.

— Ленточки через плечо — это чтобы морская душа была видна. Прямо не верится.

Он перевернул страницу, но фотографий больше не было. Дядя объявил, что дальше место оставлено для будущего знаменитого хирурга товарища Берестова.

Сёмка вымученно улыбнулся, потрогал уши и досадливо шевельнул плечами.

— Не буду я хирургом!

Дядя удивленно поднял брови.

— Значит, лягушка пострадала зря? Кем же ты будешь?

— Моряком, — выпалил Сёмка.

Дядя, хитро щурясь, взглянул на стенные ходики. Бесенята, казалось, вот-вот выскочат из его глаз и пойдут кувыркаться по комнате.

— А дисциплину знаешь?

— Знаю.

— Посмотрим. Краснофлотец Берестов, кру-у-гом! Сёмка сделал чёткий поворот.

— Спа-ать, шагом арш!

— Дядя Вася… — взмолился юный моряк.

— На флоте дважды приказание не повторяют. Сёмка вздохнул и с удручённым видом отправился в другую комнату. Нехотя разделся, лёг в постель. Бинокль положил под подушку. Ему не спалось. Сквозь неплотно прикрытую дверь он слышал разговор. Мать рассказывала дяде Васе о своей работе, о каких-то расхождениях с директором школы по педагогическим вопросам. Словом, ничего интересного.

Сёмка размечтался. Вот он стоит на капитанском мостике. На берегу толпятся ребята с улицы Малый спуск. Они рассуждают о том, какую надо иметь смелость и какой ум, чтобы управлять огромным судном. У ребят явно нет денег на билет. Но Сёмка помнит старых друзей и бросает через плечо: «Ладно, заходите, только без шуму». Среди ребят находится и Ледька Быстров, гроза и наказание всех окрестных мальчишек. При встречах с ним Сёмка испытывал ужас. Не раз и не два обрушивались на него большие красные Ледькины кулаки, причём Сёмка даже не успевал оказать сопротивление. И вот Ледька не решается взойти на борт. Он ожидает мести. Но Сёмка полон снисхождения и великодушия, радушно приглашает Ледьку: «Заходи! Я на тебя не сержусь».

Вдруг на берегу появляется доктор Павел Абрамович, спешит, размахивая билетом. Сёмка немедленно приказывает убрать сходни. Доктор умоляет взять его на борт, но Сёмка спокойно командует: «Полный вперёд!»