Александр Власов - Армия Трясогузки. Повесть

И вдруг задорно и весело затренькала гитара. Рядом с пакгаузом стоял Цыган. Гитара порхала в его руках. Он кружил ею над головой, перебрасывал за спиной из руки в руку, протаскивал под коленом и успевал щипать за струны. Гитара пела не умолкая.

Закончив короткий номер, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание, Цыган театрально раскланялся.

- Убирайся отсюда! - сказал часовой, карауливший заложников.

- А тебе что, жалко? - закричал солдат из вагона. - Пусть поиграет!

- Не положено! - ответил часовой. - Здесь заключённые.

- Какой законник! - зло усмехнулся солдат.

Его поддержали многие. Часовому кричали:

- Заткнись, тыловая крыса!

- Он сменится и дрыхать пойдёт, а мы - в окопы!…

- Играй, хлопец!

- Мы, может, кроме пуль, ничего и не услышим больше!

Часовой махнул рукой. Спорить было опасно. Подвыпившие, обозлённые солдаты могли расправиться с ним. Что им терять? Дальше фронта их не отправят.

Цыган снова ударил по струнам. На этот раз он то подскакивал, разбросив ноги в стороны, то присаживался и на пятках ходил по кругу, то начинал кружиться волчком.

Солдаты столпились вокруг паренька. Часовой подошёл поближе.

В это время Мика и Трясогузка подкрались к задней стенке пакгауза. Мика забрался командиру на плечи, привстал на цыпочки, дотянулся до оконной решётки и шепнул:

- Достал.

Трясогузка вытащил из мешка кусок сахару, подал его Мике. Кусок исчез в темноте за прутьями решётки. Мика услышал негромкий удар - сахар упал на пол. В пакгаузе завозились. Послышались приглушённые голоса.

Трясогузка подал связку баранок. Мика и её просунул за решётку. А когда он пропихивал между прутьев твёрдую копчёную колбасу, его пальцы встретились с чужими пальцами. Заложник и Мика не видели друг друга и не произнесли ни слова, но работа пошла быстрей. Теперь можно было передавать и бутылки с водой, и оружие. Мужские руки за решёткой проворно подхватывали всё, что просовывал Мика.

А Цыган всё плясал. Пот заливал ему глаза. Гитара стала тяжёлой. Но он не мог позволить себе передышку. Так он ещё не плясал никогда. Ему не хватало воздуха. В глазах рябило. Лица солдат слились в плотную колышущуюся массу. Ноги подкосились, и очередного колена не получилось: Цыган шлёпнулся на землю.

Вокруг захохотали.

- Выдохся всё-таки! - произнёс кто-то.

- Двужильный парень! - сказал часовой. - Я думал, ему и конца не будет!

Солдаты стали расходиться. Этого и боялся Цыган. Он попытался встать, но ноги не слушались. Тогда он запел старую таборную песню. Отчаянье придало его голосу волнующую искренность. Солдаты снова столпились вокруг сидящего на земле беспризорника.

Голос у Цыгана был звонкий. Трясогузка и Мика слышали его.

- Здорово старается! - шепнул снизу командир.

Мика не ответил. Цинковая коробка с патронами никак не хотела пролезать между прутьев решётки. Мика напрягся, как мог, и почувствовал, что оттоптанные его ногами плечи Трясогузки задрожали. Но командир крепился.

- Жми - не бойся! - подбодрил он начальника штаба.

Изнутри пакгауза коробку тоже тянули изо всех сил. Царапая цинковые бока, она, наконец, со скрежетом пролезла.

Винтовка и револьвер были уже в пакгаузе. Осталось передать флажок. Мика сунул в окно скомканный кусок батиста, пожал пальцы невидимого заложника и спрыгнул на землю.

- Фу-у-у! - с облегчением выдохнул командир. - Маленький, а тяжёлый!… Побежали, а то Цыган охрипнет совсем!

Заканчивая песню, Цыган потихоньку двигал ногами - пробовал, сможет ли снова плясать. «И что они там возятся?» - думал он о друзьях. А они уже подходили к задним рядам солдат.

Их заметили.

- Новые артисты прибыли! - шутливо крикнул кто-то.

Толпа расступилась. Цыган увидел командира и радостно вскочил на ноги.

- Кончай музыку! - приказал Трясогузка. - Зрителей просим раскошелиться!

Цыган сдёрнул с головы шапку и, приплясывая, пошёл по кругу. Гудок приближающегося паровоза прервал эту сцену.

- По ваго-онам! - раздалась команда.

- За мной! - в свою очередь, скомандовал Трясогузка.

На следующий день вся армия отдыхала и готовилась к ночной операции, которую командир держал в секрете. Мальчишки не знали, зачем он заставил их увязывать порох в небольшие узелки. Мика разрывал батист на квадратные куски. Цыган насыпал порох и крест-накрест завязывал углы. А сам командир ушёл в город.

Трясогузка направился прямо к пакгаузу. Он ожидал увидеть приятнейшую картину: двери пакгауза распахнуты настежь, вокруг валяются десятки убитых колчаковцев, а заложников и след простыл. Но ему пришлось огорчиться. Часовой по-прежнему шагал по площадке перед пакгаузом. Железная дверь была плотно закрыта. Большой замок висел на старом месте.

Мальчишка присел в сторонке и обиженно нахмурился. Что помешало заложникам освободиться?

Винтовка и револьвер - такая сила! Можно сделать чудеса! А тут прошла целая ночь - и ничего! «Трусы!» - выругался Трясогузка, но вскоре понял, что заложники не виноваты: чтобы достать патроны, надо разрезать цинковую коробку. А чем это сделать? Заложников, конечно, обыскали, и никаких ножей у них не осталось. Значит, винтовка бесполезна. Но зато в револьвере есть патроны, а над дверью в пакгаузе имеется окошко - такое же, как и в задней стене. Можно встать на плечи друг другу и выстрелить в часового. А что дальше? Дверь изнутри не открыть, кирпичные стены голыми руками не проломишь. На выстрел прибегут другие колчаковцы, отнимут оружие и поставят нового часового.

Трясогузка ударил кулаком по колену, обозвал себя олухом и побрёл обратно в штаб.

Ребята сразу почувствовали, что командир не в духе. Он хмуро осмотрел груду узелков с порохом, подошёл к Мике, который усердно выводил на флажке кавычки перед словом «Трясогузка».

- Зачем ты малюешь этих головастиков? - обрушился на него командир.

- Как зачем? - с робким удивлением спросил начальник штаба и сам же пояснил: - Без кавычек нельзя. Ты ведь на самом деле не птица.

- Ну и что? - ещё больше обозлился Трясогузка.

- Ты командир!… А Трясогузка - только прозвище. Потому и кавычки.

- Раз я командир - слушайся! - крикнул Трясогузка. - Ещё раз своих дурацких головастиков нарисуешь - всыплю!

Мика промолчал. Он написал слово «Трясогузка» и, когда командир отвернулся, закрыл кавычки. Мика это сделал не из упрямства. Он считал себя правым. Авторитет командира на грамматику не распространялся, потому что Трясогузка не умел ни читать ни писать. Но и сам Мика еще не знал всех тонкостей правописания. Кавычки казались ему высшим проявлением грамотности.