Петр Северов - Легенда о черном алмазе

- Босяк! - сказала Анка и отвернулась.

- Фашист,- подтвердил Костик.- Фашист и босяк - они рядышком.

- А что же камень? - нетерпеливо спросил Василий Иванович.

Михей Степанович понимающе кивнул ему:

- Пословица гласит: не торопись прерывать, торопись слушать. У «камушка» начались новые приключения. Вот если бы он мог о них рассказать! Известно, что после убийства Надир-шаха «глаз» был украден каким-то французским солдатом-гренадером. Тот продал его за бесценок на базаре в Бомбее. Из Индии камень перекочевал в Европу. Там его и сграбастал Орлов… Но не подумайте, друзья, что он сграбастал самый крупный в мире бриллиант. Есть камни и покрупнее и подороже. Могу назвать их имена.- И он усмехнулся Костику, который все еще не вспомнил, что нужно бы закрыть рот. - Запоминай, вихрастый, если интересно. Итак, «Великий Могол», «Звезда Юга», «Регент», «Флорентийский», «Кохинур», «Санси», «Полярная Звезда», «Шах»… Особенно этот камень запомни - «Шах», он кровью нашего прекрасного писателя омыт - Александра Грибоедова.

Анка привстала у огня на колени:

- Кровью?

- Да, девочка, кровью,- подтвердил и Мороз.- История давняя - тысяча восемьсот двадцать девятый год, но такие раны не заживают. В иранской столице Тегеране темная, обманутая английскими агентами толпа растерзала русского дипломата и писателя Александра Сергеевича Грибоедова. А потом как плату за жизнь великого человека царь принял от иранского правительства бриллиант «Шах»…

Айка вскинула руки растерянно:

- Да разве такое можно… плата за жизнь?

Пока дедушка Митрофан осматривал Емельку и, опустившись на колено, прислонясь ухом к его груди, вслушивался в четкое, размеренное биение сердца, человек на противоположном берегу реки наблюдал за действиями старика. Еще несколько минут назад он спешил к реке: сбросил на ходу пиджак, торопливо расстегнул поясной ремень, видимо, собираясь раздеться и одолеть брод. Не спуская взгляда с Емельки, неизвестный уже было принялся снимать сорочку, но тут из зеленой гущи камышей появился высокий и нескладный старец с удочками на плече, и человек метнулся с открытого берега в заросли верболоза, стал наблюдать из своего укрытия за мальчишкой и стариком.

Это был тот неизвестный, которого Емелька увидел в заброшенном штреке старой шахты. Появление старика сначала привело его в растерянность: он спрятался за зеленым оперением верболоза. Но тут же, спохватившись, кинулся по крутому откосу вверх, пересек железную дорогу, перепрыгнул кювет и канул в непролазные сплетения крутояров.

Если бы дедушка Митрофан не был так занят Емелькой и хотя бы взглянул на правый берег (а речка Донец здесь узка, и берег от берега близко), он увидел бы того человека и подивился бы той прыти, с какой неизвестный бросился прочь от реки…

Наконец-то Емелька открыл глаза, тяжело перевел дыхание и спросил растерянно, с ноткой надежды:

- Где Гнедой?.. Куда забежал?.. Нашли?..

Дед Митрофан повел седыми лохматыми бровями:

- Очнулся? Ну и молодец! Так что же с тобой приключилось?

Емелька, вздрагивая, часто заморгал глазами.

- Может, я испугался? Наверное… Да и как не испугаться, деда, если прямо передо мной человек объявился, словно из-под земли? А чуток попозже, когда я спустился вниз по крутояру, он швырял в меня камнями. Зачем? Что я ему сделал? Кто он, это подземный человек?..

Дед озабоченно пожевал губами, сказал с сомнением:

- Да было ли такое? А если тот человек подземный только причудился тебе? Ладно, не оправдывайся. Вижу, ты действительно испугался. Сейчас мы возьмем лодчонку,- вон она причалена в камышах,- и я доставлю тебя в нашу хижину. Лодчонка, правда, чужая, обходчику дороги Терентьевичу принадлежит, но мы с ним в приятелях - не обидится. Напою тебя липовым отваром, хорошенько отоспишься - вот оно и пройдет.

Емелька стал горячиться:

- Дедушка Митрофан, ты не веришь мне? Не веришь, что Гнедой оборвал повод и куда-то умчался? Но вот, смотри-ка, уздечка - она с него, с Гнедого! Там, в кустах на крутоярах, стая одичалых собак с волками. Их-то, как видно, конь и испугался. И другим надо бы заказать, чтобы без ружья ни шагу на крутояры!

Дед слушал, посмеиваясь, то кладя ладонь на лоб Емельке, то прощупывая запястье, но рваную уздечку осмотрел внимательно и бросил в лодку.

Предвечерье было безветренное, и от речного простора тянуло влажной прохладой. Если бы не страхи, пережитые у пещеры, Емеля с наслаждением окунулся бы прямо с борта в эту ясную и манящую речную глубину. К тому же было обидно, что дедушка Митрофан, и рассудительный, и дотошный, с недоверием отнесся ко всему, что он второпях рассказал ему.

Равномерно поднимая и опуская в воду весла, Митрофан Макарыч неожиданно спросил:

- Там, на крутоярах, ты часом не съел какую-нибудь ягоду из диких? Много их есть разных - аленьких, красивеньких, а проглотишь - разум отшибет.

Емелька мотнул головой:

- Никаких ягод я не ел… А если я рассказал неправду - жариться мне на сковородке три ночи и три дня!

И дед опять усмехнулся:

- Значит, без перерыва на обед?

- Стойте! - почти закричал Старшой и встал на корме, будто решаясь прыгать.

- Спокойно,- негромко, но властно приказал Митрофан.- Это тебе не наш «Нырок», вон какая хлипкая лодчонка - сразу же пару ведер воды левым бортом зачерпнула. Ты чего подпрыгиваешь? Или опять подземного человека заприметил?

Емелька покорно опустился на площадку кормы.

- Дедушка, а ведь у Старой криницы ничего не знают! Ждут меня, выглядывают - и Костик, и Кудряшка, и Михей Степанович, и профессор Мороз! Ты понимаешь, дедушка: ни меня, ни коня!

- Что зря тревожишься? - мягко отвечал дед.- Костик и Кудряшка догадаются, что ты дома. Прибегут.

Послабив весла и доверясь тихому течению уже розовеющей реки, Митрофан снова взял уздечку и стал внимательно рассматривать ремни…

Ему повыше приподнять бы голову, и он увидел бы, как на длинный товарный поезд, шедший порожняком от Рубежной в сторону Попасной, отчаянно кинулся какой-то здоровенный оборванец. Он умел цепляться на поезда, тот здоровяк, и одним рывком бросил себя на тормозную площадку вагона. Бородач кондуктор погрозил ему с другой тормозной площадки свернутым флажком, но оборванец беспечно махнул рукой и уселся с краю площадки на нол, опустив ноги на верхнюю ступеньку.

В те послевоенные годы товарными поездами пользовались тысячи безбилетных пассажиров. Война вымела из насиженных гнезд бесчисленные семьи, разбросала, разъединила отцов, матерей и детей, и люди скитались по железнодорожным станциям, селам и городам в отчаянных поисках своих близких, а поездная прислуга не была к ним особо придирчива или строга.