Петр Северов - Легенда о черном алмазе

Бочка и Сом. Продавец колечек. Фотограф Петрунькевич. Бегство Бешеного Ганса. Непрошеная помощница.

Под вечер, направляясь в свой служебный кабинет, Василий Иванович завернул к сапожнику и чистильщику обуви Сому. Тот заметно обрадовался: подхватил щетки, застучал по ящику.

- Должен сообщить вам, начальник…

- Я тоже должен сообщить вам,- прервал его лейтенант,- что приезжий, на которого вы указали, носит ботинки самого нормального размера…

Сом упустил щетки и выкатил глаза:

- Да ведь мне же не приснилось!.. Я ему ботинки чистил: смотрите, вот этими руками! Ручаюсь, размер у них сорок восьмой!..

Василий Иванович прислонил к его лбу ладонь:

- Странно. Температура нормальная… А теперь к делу…

Сом подхватил щетки и грохнул ими по ящику:

- Ладно. Проверю. А не может ли быть такое, что тот гипнотизер?

- К делу,- напомнил Бочка.

Сом приосанился, расправил плечи:

- Отныне я не один. Обрастаю активом. Люди, которых я привлек к охране порядка в городке, вполне надежны. Вон, видите ларек? В нем начал трудиться инвалид войны часовой мастер Проша Зайчиков. А дальше, на углу, днями откроется фотография Гаврилы Петрунькевича. Правда, Гаврила был в оккупации и разную фашистскую дрянь фотографировал, но в то же время был связан с партизанами. Представьте, едва мы успели договориться втроем, как тут же подтвердилось, что на ловца и зверь бежит… Ну, постараюсь покороче. Вчера в послеобеденную пору к Прошиному ларьку привалился лохматый детина и спросил: «Может, вы и ювелир?.. Это часто бывает, что часовые мастера и в золотишке, в камушках разбираются. В общем, хочу уступить вам колечко - память моей незабвенной маменьки». Проша посмотрел то колечко червонного золота с камушком александритом и спросил: «Сколько?» Лохмач подмигнул ему: «Сойдемся. А наладим отношения, смогу еще пару предложить». Зайчиков сказал ему, что сможет уплатить за каждое колечко по пятьсот рублей, больше, мол, нету денег… В общем, Лохмач согласился. Сделка должна состояться здесь же, у ларька, завтра в десять утра.

- Спасибо,- кивнул Василий Иванович.- Похоже, вы на крупную дичь вышли. Кольца, видимо, ворованные,

и Лохмач, как вы его называете, вполне возможно, промышляет не один. Значит, важно выяснить, кто его дружки.

Сом озабоченно поднял брови:

- А если он продаст кольца и смоется?

- Мы этого не позволим. Будем контролировать каждый его шаг. В общем, дальнейшее - не ваша забота.

- Ясно, товарищ начальник,- тихо ответил Сом и принялся выбивать щетками «старого барабанщика», приглашая клиентов.

Сосед и приятель веселого чистильщика Сома Гаврила Петрунькевич, получив разрешение открыть фотографию, сразу же принялся чинить витрину. В довоенную пору на ней под стеклом красовались женихи и невесты, почтенные мамаши в окружении глазастых ребят, молодые горные инженеры в форменных кителях, стайки школьниц в белых передничках. В пору оккупации какой-то полицай громыхнул прикладом винтовки по витрине, вдребезги разнес стекло, изорвал в клочья фотографии. А позже немецкий комендант спохватился. Ему нужен был фотограф и для карточек на бирже труда, и для специальных пропусков, и для удостоверений полицаев, и он приказал разыскать Гаврилу Петрунькевича.

К тому времени Петрунькевич уже связался с партизанским подпольем. Несколько раз он ходил на старую шахту Мельникова (в прошлом она называлась шахтой Шмаева), раздавал шахтерам листовки. Именно тогда его и встретил случайно сотрудник немецкой комендатуры, привел к коменданту. Тот сообщил, что герр Петрунькевич может открыть частную фотографию.

Партизаны посоветовались и решили, что это большая удача: Петрунькевич будет фотографировать не только гражданских лиц, но и фашистских прихвостней - предателей, шпиков, полицаев - и передавать в партизанское подполье их фотокарточки.

Полицаи пригнали плотников, и те отремонтировали помещение, восстановили витрину, заново застеклили ее, а хозяин сам намалевал броскую вывеску: «Собственное фотоателье Гаврилы Петрунькевича».

Примерно через неделю после того, как Петрунькевич открыл свое частное дело, партизаны расклеили в городе листовку. Она гласила: «Внимание, граждане!.. Грабители-оккупанты разрешили некоему Петрунькевичу фотографировать наших земляков. Возле его фотомастерской уже застеклена и покрашена витрина. Однако посмотрите на эту витрину: она пуста. Сам обер-палач Бешеный Ганс опасается выставлять свою портретину напоказ: партизаны при случае могут опознать подонка и прикончить. Полицаи тоже боятся вывешивать свои физиономии: знают, что народные мстители не дремлют. Вот тебе и реклама по-фашистски: ящик витрины так же пуст, как и башка у Бешеного Ганса».

Начальнику гестапо - грозе района - ту листовку прислужники сразу же, конечно, принесли. И через пару дней, собрав дюжину своих полицаев. Бешеный Ганс явился к Петрунькевичу, подал ему бумажную трубку и пояснил: - Это портрет фюрера: повесь его в верхней части витрины. Немного пониже выставишь мой портрет… Да постарайся сделать покрасивее. Ну, а потом можно полукругом, в виде венка, фотографии моих молодцов… Кого нам бояться? Ха-ха!.. Мы - власть. Мы железная власть на века, и пусть нас боятся все!

Петрунькевич трудился всю ночь (для него было очень важно заслужить доверие «грозы района»), и утром с витрины злобно кривился на прохожих бесноватый фюрер, скалил зубы и подмигивал Бешеный Ганс, тупо таращила глаза дюжина его «молодчиков«-полицаев.

Копии фотографий этих разбойников Петрунькевич вскоре передал партизанскому связному, однако тому смелому парню не повезло: его приметили два полицая. Когда ему приказали остановиться, он бросился бежать. Полицаи открыли огонь, но связной добежал до реки и прыгнул с обрыва в воду. Пуля настигла его на середине реки…

Прошло еще немного времени, и Бешеный Ганс встревожился: разбитые в Сталинграде немецкие войска откатывались на запад, а уже в июле-августе 1943 года в селениях на берегах Северского Донца стали слышны громы орудийной канонады. Как быстро менялась обстановка: то строгий начальник важно расхаживал в сопровождении телохранителей но городку, замедлял шаг перед фотовитриной и самодовольно любовался своим портретом, а то вдруг ночью, когда за рекой громыхали, накатываясь, громы, он, поминутно оглядываясь, будто воришка, сам принялся взламывать фотовитрину, сдирать фотокарточки своих «молодцов».

Бешеный так спешил, что забыл у себя на столе в кабинете папку с важными секретными документами. Один из тех документов стал известен и советским воинам, и всему населению. Это был приказ Гиммлера, адресованный генералу Прюцману, который возглавлял войска СС и полицию на оккупированной Украине. «Дорогой Прюцман! Генерал пехоты Штампф имеет особые указания относительно Донецкой области. Немедленно свяжитесь с ним. Я возлагаю на вас задачу всеми силами содействовать ему. Необходимо добиться того, чтобы при отходе из районов Украины не оставалось ни одного человека, ни одной головы скота, ни одного центнера зерна, юн одного рельса; чтобы не остались в сохранности ни один дом, ни одна шахта, которая не была бы выведена на долгие годы из строя, чтобы не осталось ни одного колодца, который не был бы отравлен… Противник должен найти действительно тотально сожженную и разрушенную страну. Немедленно обсудите эти вопросы со Штампфом и сделайте все для выполнения этого…»