Всеволод Кравченко - Приключение в «Зеленом береге»

- И жнейки, и молотилки! А на следующее лето даже комбайн будет,- добавила Аленка.

- Не торопитесь, а то я не успеваю записывать,- перебил друзей Сымонка.

Дети на минуту приумолкли, ожидая пока Сымонка запишет их предложения. Начало смеркаться, и Сымонке было все труднее писать, но никто и не думал расходиться - в Голубах за минувшее десятилетие произошло столько нового и все надо было вспомнить! Как можно было, например, не написать Вите, что в их селе пожилые крестьяне и крестьянки теперь ходят по вечерам учиться в школу и многие уже читают книги? Как не написать, что теперь в Голубах есть свой медпункт с врачом и фельдшерицей, бесплатно лечащими больных, а когда-то за такое лечение надо было платить большие деньги и оно было недоступно большинству крестьян? Как не написать Вите, что если до воссоединения крестьяне гнули спину на польских помещиков и кулаков, то теперь они свободные и полноправные люди, настоящие хозяева и строители своей жизни?..

Время летело, а новостям, которыми хотелось поделиться с Виктором, и конца не было. Кто-то сбегал и принес из дому электрический фонарик, и дальше Сымонка записывал все под диктовку друзей при свете этого фонарика. Петрусек предложил обязательно написать, что в Голубах уже организованы комсомольская и пионерская организации, что комсомольцы руководят сельской самодеятельностью и недавно поставили пьесу «Константин Заслонов». Вслед за Петру сем Антон предложил написать о строительстве в селе - о колхозных гумнах и хлевах, о мельнице, о новой школе и о большом Доме социалистической культуры, который строится сейчас…

И только когда уже совсем стемнело и с озера дохнуло на ребят ночным холодком, вспомнили они, что пора домой. Ни разу за все лето, играя даже в самые азартные игры, они не засиживались на бревнах так поздно, как сегодня.

- Напиши,- предложил в заключение Андрейка,- что все мы теперь тоже пионеры и посылаем Виктору и его друзьям пламенный пионерский привет…

Поздно вернулся Сымонка домой. Мать уже волноваться начала и хотела идти искать его. И все же, поужинав, Сымонка не лег спать, а забрался в комнатку, зажег лампу и сел за стол - он решил не откладывать на завтра, а сегодня же переписать ответ Виктору. Сымонка положил перед собою большой чистый лист бумаги, поставил чернила, выбрал в ученическом пенале лучшее перо «золотничок» и, вставив его в ручку, задумался. Затем наклонился над столом и аккуратненьким почерком вывел:

«Здравствуй, дорогой друг Виктор! Пишет тебе твой знакомый Сымон Бурачок из далекой западной деревни Голубы. Прежде всего сообщаю тебе…»

Лицо Сымонки освещалось огнем вдохновения и радости - много было у него сегодня хороших новостей!

И надо же было так случиться, что Андрейка нехотя стал свидетелем этого неприятного для него разговора, Пусть бы он зашел в кабинет председателя колхоза немного раньше или позже. Да если бы Андрейка знал, он бы и вообще не заходил сегодня в канцелярию. Он думал попросить разрешения у председателя, чтоб колхозные кузнецы отковали ему новый шип на колесо - сломался, леший его возьми, когда перегоняли трактор из МТС.

Он зашел в кабинет и вот…

Сидя спиною к двери и поглядывая в окно, где на дворе ворчала мотором колхозная полуторатонка, Яков Степанович барабанил пальцами по столу и разговаривал по телефону с директором МТС, товарищем Буйницким. Увлеченный разговором, он не слышал, как Андрейка стучал в дверь, и не повернулся, когда тот вошел.

- Обижаете вы меня, товарищ Буйницкий, ей-право, обижаете,- горячо говорил Яков Степанович.- Минувшей осенью девушек трактористок к нам прислали. А нынче опять кого? Этот Зайцев Андрейка - ведь это же дитя, а не тракторист. Ему не трактор водить, а соску сосать… Что? Комсомолец? Проверить на работе? Пусть себе и комсомолец, а дитя, его от земли не видно… Не ошибаюсь, я - артиллерист-наводчик, у меня и на людей хороший прицел…

Не ожидая конца разговора, Андрейка незаметно шмыгнул назад за дверь. Уши его горели огнем. На душе было скверно. Вышел на улицу, закрыл за собой зеленую калитку. С минуту постоял под старым развесистым кленом, спустившим черные еще безлистые ветви из палисадника на улицу. Ну, пусть себе и правда - будем искренними - не вышел Андрейка ростом, маленький, щуплый какой-то. Не такой солидный и широкий в плечах, как того хотелось бы председателю. Но разве он виноват, что у него такой малый рост? Да и причем тут рост? Вон его напарник Рыгор вымахнул ростом может быть выше самого председателя, а выпускной экзамен на курсах трактористов едва выдержал. А пусть бы этот наводчик артиллерии посмотрел на Андрейкин аттестат, на его круглые пятерки. А высокое звание комсомольца, которое Андрейка носит вот уже третий год - разве оно ни о чем не говорит? Еще ни разу никто не упрекал Андрейку в том, что он запятнал его.

Обиженный и сердитый шел Андрейка домой, разбрызгивая рыжими юфтевыми сапогами весеннюю уличную грязь. Было у него намерение плюнуть на все, сложить в чемодан с висячим замком все свои нехитрые пожитки - белье, книжки, проститься с Рыгором, с хозяйкой тетей Устиньей и пойти обратно в МТС. Директор МТС Буйницкий, или как его все называли дядя Саша, безусловно, уважит его просьбу, переведет в другой колхоз, туда, где его не будут считать мальчишкой, достойным только соски.

Но чем дальше шел Андрейка, тем более успокаивался и остывал. Постепенно к нему возвращалась способность рассуждать трезво и разумно. Собственно говоря, если он возвратится со своей обидой в МТС, он ничего никому не докажет. Более того, каждый, в особенности этот наводчик артиллерии, действительно подумает, что Андрейка еще несерьезный мальчишка. А дядя Саша, хотя и уважит его просьбу, но будет очень недоволен всем этим. И вдобавок обязательно прочтет ему длинный выговор, напомнит об обязанностях комсомольца в дни весеннего сева, о трудовой дисциплине. А это Андрейка и сам все знает, и он согласился бы лучше проболеть три дня, чем причинить неприятное дяде Саше.

И еще не дойдя до кузницы, откуда доносился тонкий перезвон молотков, Андрейка принял иное решение - назло Якову Степановичу он останется в «Возрождении». Останется и докажет всем тут, какой он работник, хоть и мал ростом. Докажет, что недаром носит в карманчике на груди дорогую книжечку с силуэтом Ленина на обложке.

Весна шла в наступление широким фронтом. В поле, в лесу, на реке - всюду была видна ее широкая и смелая поступь. Два дня стонала Припять, будто работали там стопудовыми молотами какие-то кузнецы-великаны, а когда Андрейка на третий день утром вышел посмотреть на реку, то едва узнал ее. За исключением редких мелких льдин, что кружась стремительно плыли кое-где посредине разлившейся до горизонта реки, нигде и в помине не было ледяной зимней брони. По полям носился теплый, словно подогретый ветер, и под его животворящим дыханием все менялось на глазах: миллионами хлопотливых ручейков уплывали с полей талые воды, оттаивала и просыхала земля, а на солнцепеке даже начала пробиваться первая несмелая зелень.