Николай Блинов - Флаг на грот-мачте (Художник С. Рязанцев)

Володя скомандовал «смирно!» и отдал рапорт Олишеву:

— Первый городской на торжественную линейку построен…

Олишев по-военному отдал честь, сделал шаг вперед и сказал:

— Решением губкома РКСМ и губчека за помощь при обезвреживании опасной группы врагов революции и проявленные при этом находчивость и смелость наградить Первый городской отряд юных пионеров города Архангельска почетной грамотой. К защите революционного дела будьте готовы!

— Всегда готовы! — в лад гаркнули пятьдесят звонких глоток.

— Получить грамоту поручается звеньевым Лепехину, Петрову и Шишову, сказал Володя. — Выйти из строя!

Трое чеканным шагом подошли к секретарю горкома.

— Наслышан, наслышан про вас, братья-разбойники, — улыбаясь, сказал Олишев и пожал каждому руку. — Получайте, заслужили!

И он вручил им твердый лист картона с профилем Маркса и Энгельса на фоне красного знамени.

— А вот вам обещанная статья про ваш лагерь, — сказал Николай Демьянович и передал Володе несколько экземпляров газеты «Волна».

Когда линейка закончилась, ребята окружили Олишева. Спрашивали, как будет с пионерской работой, когда начнется школа, много ли новых пионеров в городе, поймали ли тех, кто с капитаном Зыковым прятал оружие.

— А что школа? — отвечал Олишев. — Днем школа, вечером пионерский клуб. Пионеров много, приедете, удивитесь. А про белогвардейскую банду вы уж сами у Глеба спросите.

— Вернемся в город, — сказал Володя, — мы его к нам в клуб приведем обязательно.

Последние два дня лагерь сворачивался. Закапывали ямы, чистили посуду, увязывали палатки. И было немножко грустно расставаться с таким родным косогором, с тихой речкой, с «Берегом спокойствия», где как раз спокойствия-то и не было, но была очень интересная жизнь.

Катер ходко шел под острым углом к ветру. Мелкие волны хлюпали под крутым его носом, обдавая брызгами золотые буквы «Будь готов!». Наполненные ветром паруса казались вырезанными из твердого сплава. Красный вымпел на корме торчал на ветру жестким треугольником.

Никита сидел за рулем. У него в ногах, прямо на решетках настила, устроились Ленька и Карпа. На банке перед ними сидели Глеб Степанович и отец Никиты, на носу у кливера разместилась Маняша Уткина.

Без бакенбардов лицо штурмана казалось длиннее и строже. Около рта обозначились вертикальные морщины, и только глаза не изменились, остались прежними цепкими глазами Гленарвана. Отец и Глеб Степанович оживленно разговаривали…

— …И что же дальше? — спросил Николай Демьянович.

— Механик Федоров был убит наповал. Я видел, как он рухнул за борт. А я промахнулся, — продолжал свой рассказ Глеб Степанович. Ребята слушали его затаив дыхание. — И буквально через секунду раздался взрыв…

— Да, геройское было дело, — сказал Николай Демьянович, — по всему краю до сих пор легенды ходят про этот подвиг.

— В том деле был только один герой, — сказал Глеб Степанович грустно. — Тихий человек, механик Федоров… Я всего месяц прослужил на «Святителе» и совершенно его не знал… Тихий был, незаметный, совсем какой-то штатский…

Наступила тишина. Ветер тревожно гудел в вантах.

— Ну, ну… Рассказывай дальше, — поторопил Николай Демьянович.

— А что дальше? Взрывом меня оглушило и швырнуло за борт… Едва очухался в воде, едва добрался до берега. Шесть дней брел лесами. На станции Плесецкой свалился от истощения и горячки… Подобрала меня местная учительница, добрая душа, и уложила на полати рядом с вами… Помнишь, надеюсь?

— Это отлично помню. Я к тому времени уже начал кое-что соображать… До этого полный провал в памяти, — сказал отец.

— Ну вот. Остальное, стало быть, ты знаешь. В тюрьме я встретил того штабс-капитана. Вот тут-то он и взялся за меня по-настоящему. Помнишь, в каком виде меня приволакивали с допросов? — Отец молча кивнул. — Они все хотели выяснить, с кем у меня в городе связь… Потому и не расстреляли нас тогда у проруби, все надеялись, что заговорю… Вот и все. Фамилия того штабс-капитана, как вы, наверное, уже догадались, была Зыков.

— А здесь-то какими судьбами? — спросил отец.

— Работа такая, — засмеялся Глеб Степанович. — Хотел, понимаешь, снова в море, а вышел мне берег и последняя встреча с капитаном Зыковым… Оставили в городе поработать в ЧК…

— Теперь-то я тебя, конечно, узнал. Кстати, ты не очень изменился с тех пор, — говорил отец.

— Потому я отрастил бакенбарды, чтобы меня труднее было узнать, ответил штурман. — По этой же причине капитан Зыков отрастил бороду и стал носить черную повязку. Хотя, сам понимаешь, узнать его могли немногие. Ведь те, кого он выводил на лед, не возвращались. Оставшись здесь, он почти не рисковал. Не знал он о моем побеге с острова смертников и был уверен, что из тех, кто был на льду, никого в живых не осталось. Да и внешность свою он изменил изрядно.

— Однако ты его распознал? — заметил Николай Демьянович.

— Плохим бы я был чекистом, если бы не распознал врага, да еще такого, который собирался отправить меня под лед вслед за моими товарищами. Кроме того, помогла случайность. Хотя предвиденная случайность перестает быть случайностью. Ведь в бойскаутской дружине я оказался потому, что мы предполагали возможность связи между скаут-мастером и его прежними дружками. Во время интервенции дружина пользовалась покровительством «союзников», то бишь Антанты. Действительно, капитан Зыков решил воспользоваться старым знакомством и назначил свидание скаут-мастеру. На их встречу на Зеленой Кошке мне удалось попасть. Тогда я узнал капитана. Вот только карту на песке прозевал.

Глеб Степанович бросил взгляд на паруса, посмотрел вперед и продолжал:

— Понимаешь, увлекся я работой с ребятами. Очень интересное дело. Знаешь, если бы не море, пошел бы я, пожалуй, к этим огольцам.

Штурман кивнул в сторону ребят, засмеялся.

— Представляешь, оказывается, они в это время тоже меня выследили, но так запутались с Гленарваном и поручиком Любкиным, что ничего не поняли и никому ничего не сказали.

А с оружием они здорово нам помогли. Мы бы без них, пожалуй, и не нашли ничего.

— Тех, которые ящики со «Святителя» везли, поймали? — спросил Карпа.

— А куда они денутся? — засмеялся штурман. — Взяли как миленьких. На явочной квартире в городе. Оружие собирали, ждали, что Антанта вернется…

— Гленарвана выдумал Карпа, — сказал Ленька, — а поручика Любкина выдумал Никита.

— Нет, — сказал отец. — Он его не выдумал. Действительно был поручик. Любкин остался в окопах с расколотой головой, а мы подняли роту и отправились в Питер, к Смольному, в распоряжение штаба революции.

— А потом? — спросил Ленька.