Наталья Евдокимова - Кимка & компания

– Я думаю, – говорю я, – что собаки – дружелюбные создания, а люди тоже хороши.

И вдруг останавливаемся прямо на тропинке. Справа от нас лес, слева от нас поле, и никаких людей вокруг.

– Пришли, наверное, – говорит человек. – Что-то мне это подсказывает.

– А мы не устали, – говорит Астя. – Мы дальше пойдём.

– Ну и идите, – говорит человек, – раз вы такие.

А сам грустный стоит и затылок чешет.

– Грустный вы какой-то, задумчивый, – говорю я.

– Конечно, – говорит человек. – Как только надо урожай убирать, так все сразу дальше идут, не замечают, что вокруг творится.

Мы смотрим – а на поле действительно людей множество, и все с вёдрами, и все картошку собирают.

– Это такая избирательность внимания, – говорит Астя. – Никто нас не настраивал, чтобы мы картошку замечали, но теперь у нас обзор отличный.

– А давай, – говорю я Асте, – совсем эту избирательность выключим и посмотрим, что будет.

Выключил я избирательность, смотрю – рядом со мной динозавр стоит и сиротливо с ноги на ногу переступает. Вверх голову поднял – по небу летит кто-то, даже не разобрать кто, и солнца не видно. В пяти шагах от нас инопланетяне высаживаются и сразу же базу инопланетную разбивают – прямо на картошке, а люди ничего так, всё равно урожай собирают, не замечают инопланетян.

– Ой, – говорит Астя человеку, с которым мы семь суток прошагали. – А у вас две головы.

– Не обращай внимания, девочка, – недовольно говорит человек. – Зато я картошку хорошо собирать умею.

Я голову повернул – а сзади Захар с Демидом крадутся осторожно, чтобы мы их не заметили. И Демид как заметил, что я его вижу, так сразу обрадовался и ко мне побежал.

– Привет, – говорю, – Демид! Здорово, что я тебя заметил, а то ты бы так незамеченным и остался, – и Захару тоже руку жму крепко.

– Привет, – говорит Демид. – Я незамеченным иду, потому что Астя слишком разговорчивая, а я так много слов не успеваю продумать. Я даже отдельно хотел рассказывать про то, как мы за вами идём, но раз мы уж встретились, то не буду.

– А у нас, – говорит Астя, – сюжетный поход оборвался, как только мы до поля с картошкой дошли.

– А у нас, – говорит Демид, – поход чуть не оборвался, когда ты, Астя, джунгли закрыла, и мы оттуда выбирались подкопом, а потом с камнями сливались, чтобы вы нас не заметили. У Захара ещё хорошо получалась похожесть на камень, а я как камень увижу, так сразу отличаться от него начинаю. Я ещё думаю, чего это я из джунглей вышел тогда, раз под камни не умею подстраиваться, а потом вспомнил, что я за вами иду, и какая разница, сливаюсь я или выделяюсь немного.

Я всё это слушаю и думаю, что Демид Астю начинает переговаривать, чтобы Астя вдруг сама всё это за него не рассказала.

А люди, которые на поле были, остановились и на нас смотрят.

– Вот так всегда, – говорят они. – Как только видят, как другие урожай убирают, так сразу начинают разговаривать, хоть им даже и разговаривать неинтересно, а всё равно разговаривать будут.

Мы тут же взяли по ведру и стали в него картошку недовольно бросать, а Астя довольно бросала, потому что у неё настроение было хорошее. Мне собирать тоже понравилось, да и Демид с Захаром развеселились. И стало тихо, только картофелины одна за другой в ведро падают, и слышно, как динозавр с ноги на ногу переступает. А инопланетяне базу свою бесшумно строят, и один даже рядом с нами пристроился картошку собирать.

– Как бы её теперь включить, – говорю, – эту избирательность?

– Никак, – увлечённо сказала Астя. – Ты отвлечёшься, и она сама забудется.

– Мы, – говорю я Демиду с Захаром, – отвлечёмся тут с Астей ненадолго, а потом снова встретимся где-то.

– Хорошо, – говорит Демид. – Это у нас здорово получается.

Мы с Астей в сторонку отходим, и Астя спрашивает:

– Ты, Кимка, где сейчас хотел бы быть?

А я ей говорю:

– С тобой, Астя, куда угодно, потому что с тобой везде ерунда какая-то творится.

– Тогда пойдём, – говорит Астя и к железной дороге меня приводит, которая неподалёку совсем.

А на платформе люди – то радостные, то встревоженные, и вообще разные – ходят туда-сюда с вещами, хотя проще было бы поставить вещи и без них ходить. И дяденька к нам подходит и спрашивает:

– Скажите, Кимка и Астя, я не очень беспокойный?

– Нет, в самый раз, – говорим мы ему.

– И то хорошо, – говорит он и убегает, а потом прибегает обратно, а потом убегает снова. А потом около нас останавливается и снова нам говорит: – А вы чего стоите? Вы бы хоть попробовали побегать, а то думаете, что у вас так не получится, а зря.

Мы с Астей побегали немного с одного конца платформы до другого, и как-то нам беспокойно стало немного.

– Ну вот, – говорит мужчина, – теперь вы как все, а то стоите и не волнуетесь, а нам всем из-за этого тоже не по себе становится.

А вокруг деревья зелёные, кузнечики стрекочут, воздух от жары ходуном ходит, мороженое продают, а мы только то и делаем, что на рельсы смотрим – в ту сторону, откуда поезд должен приехать, а он с другой стороны подъехал, и все загружаться стали. Нам с Астей сразу мороженого захотелось, только мы ещё больше волноваться стали, что побежим за мороженым, а поезд тут же укатит куда подальше.

Мужчина тот самый к нам подходит, и, с одной стороны, он меньше волнуется, а с другой – ещё больше, и говорит:

– Это вы ещё сегодня про поезд узнали, а я месяц назад узнал, и он мне снился каждый день, как я на него опаздываю.

– Ничего мы не узнали, – говорит Астя. – И вообще мы спокойные, а чего вы так бегаете, непонятно.

И я тоже почувствовал, что мне спокойно стало. Тогда мы с Астей за руки взялись и сходили мороженого купили. А пока все толкались и загружались, мы стояли на жаре с мороженым, и все на нас смотрели. Уже поезд уходить начал, а мы всё стоим и стоим – так нам спокойно. Потом на подножку последнего вагона запрыгнули, а Астя ещё спрыгнула и пробежалась, пока поезд ехал медленно.

– Так, конечно, можно, – говорят нам люди в вагоне. – Но нельзя. Проходите, занимайте свободные места, тут их очень много, потому что не сезон.

Мы выбрали боковое место, чтобы вдвоём у окна сидеть, и говорим:

– Сколько на свете живём, а в поезде первый раз едем. Вечно мы порталами или по морю.

– А я по морю не могу, – говорит тот самый мужчина, который к нам из другого вагона перебрался. – В море я болею, а в поезде жить можно, особенно когда мимо моря едешь. И чай тут дают, и бельё постельное.

– Эх, – говорю я, – люди! Вас бы на необитаемый остров закинуть, чтобы вы такие разговоры не говорили, а заодно нам забор подправили, а то вдруг он покосился или исчез.