Мария Энгстранд - Код Ореста [litres]

– Электра-а-а-а! – кричал Орест как на пожаре.

– Она здесь! – крикнула я ему. И протянула Электре руку, которую девочка взяла. Мы пошли к коляске, где столкнулись с полностью вспотевшим Орестом, несшимся нам навстречу. Он посадил сестру в коляску и особенно тщательно застегнул на ней белые ремни.

– А где же та трубка? – спросила я.

Ни у кого из нас ее не было.

К счастью, она лежала на краешке песочницы.

Грохот барабанов разносился по всей нашей улице Альмекэррсвеген, когда мы шагали по ней с лопатами, коляской и трубкой. Оставив все вещи в гараже, мы зашли в дом Ореста, чтобы посмотреть, что там происходит.

Там творилось что-то невообразимое! Дом и сад были заполнены людьми.

Большинство из них танцевали.

Большинство были босиком.

Большинство – в возрасте моих родителей.

А такие старые люди странно смотрятся, когда танцуют.

Барабанщики устроились на маленькой веранде сзади дома, где у Росенов стояла белая садовая мебель, а мама Ореста обычно держала горшки и ящики с рассадой. Должно быть, она их куда-то убрала.

В гостиной собралась целая группа, отрабатывавшая трудные упражнения из йоги: участники учились стоять на голове и всякое такое.

Орест кинулся к своей комнате и перевел дух, увидев на двери повешенную его мамой табличку «ЗАКРЫТО». Вероятно, танцующие в повседневной жизни были обычными людьми, уважающими таблички с запретами.

Папа стоял в кухне, наливая из фарфорового графина какой-то мутный напиток цвета чая. Он был вспотевший, с взъерошенными волосами.

«Что он здесь делает?» – успела подумать я.

– Малин! Как здорово! – воскликнул он. – Ты не поможешь мне?

Он кивнул на салатник с ядовито-зелеными листьями и пряно пахнущими стеблями.

– Это надо положить в каждый стакан. Поняла?

– А что это такое? – спросила я, послушно раскладывая зелень по стаканам.

– Укропная вода с мятой и лимоном, – ответил папа. – Тут так много всего происходит! А вечером будет пение на несколько голосов. Правда здорово?

Ну уж не знаю. Я как-то не привыкла к тому, что взрослые тети и дяди танцуют, хлопают в ладоши и звенят бубенчиками.

Я помогла папе раздать всем желающим укропную воду. Хотя на улице было пасмурно и холодно, многие танцующие в саду совершенно вспотели. Некоторые выглядели очень необычно – например, мужчина с перьями, которого мы видели на улице пару дней назад, или один из барабанщиков, загримированный как лев. Но большинство всё же казались самыми обыкновенными взрослыми, вроде моего папы.

Танцевали не все. Некоторые собирали ветки в большую кучу в дальнем конце сада. У грядок стояла мама Ореста, разговаривая с гостями, что-то им показывала и демонстрировала свой маятник.

На скамеечке у дома сидел кто-то, закутанный в мохнатую вязаную шаль, и, склонившись над цветочным горшком, бормотал: «Лаванда, лаванда, лаванда», – а потом он внезапно поднял лицо и выпалил: «Обожаю лаванду!» И хотя ее щеки были полосатыми от листьев лаванды, я увидела, что это директор школы. В смысле – наша директриса. Хотя выглядела она совсем не так, как в школе за своим письменным столом.

Оставив папу со всеми, я удалилась с Орестом и Электрой в комнату друга. Мы немного поиграли с его сестрой, стараясь не думать обо всех этих странных взрослых за дверью комнаты. С открыванием трубки мы договорились подождать. Никто не знал, когда какой-нибудь любопытный участник танцевального фестиваля может дернуть за ручку двери. Через некоторое время снаружи стало чуть потише.

– Давайте тихонько прокрадемся в кухню и посмотрим, нет ли там чего-нибудь поесть, – предложил Орест. Тут я почувствовала, насколько проголодалась, – но, как только мы вышли из комнаты, все мысли о еде вылетели у меня из головы.

Посередине кухни стояли два полицейских в голубой форме и беседовали с папой. Полицейские фуражки они не сняли. Электра была в восторге, чего никак нельзя сказать об Оресте.

Внутри у меня всё похолодело. Потому что в тот раз, когда произошел Инцидент с интернетом, тоже приехали полицейские.

Но папа вел себя невероятно спокойно. Он предложил полицейским напиток с укропом. А полицейские сказали, что просто хотят проверить, что тут происходит. И что если шум прекратится до 22 часов, то всё в порядке.

– Никаких проблем, – ответил папа. – Если я правильно понял, они закончат с заходом солнца.

– Они? – переспросил полицейский. – Разве не вы за всё это отвечаете?

И тут папа пояснил, что он просто сосед и помогает с организацией фестиваля.

Хорошо, что папа оказался там. Потому что он всем своим видом внушает уважение.

Если бы полицейские узнали, что на самом деле всё это организовала мама Ореста (которая как раз была занята тем, что выкладывала разноцветные камушки на головах десяти людей), возможно, разговор принял бы другой оборот.

Орест отказался от надежды найти в холодильнике что-либо съедобное, и мы пошли ко мне. Электру мы взяли с собой.

Я поставила ей старый мультфильм про чудо-зверят, и она буквально влюбилась в главных героев – черепаху, утку и хомяка. В кладовке я обнаружила пачку попкорна для микроволновки, и еще мы сделали себе бутерброды. В холодильнике в основном лежали странные коричневые бумажные пакеты с овощами, однако мне удалось найти большую бутылку колы.

Было непривычно, но приятно сидеть на диване перед телевизором с Орестом и Электрой, поедая бутерброды. Словно мы братья-сестры. По крайней мере, двоюродные.

Папа вернулся домой в половине десятого. Во́рот рубашки у него был расстегнут, а на лбу красовалось солнце, нарисованное хной.

К этому моменту Электра давно заснула на диване.

На следующий день после танцевального фестиваля папа проспал допоздна. Я могла спокойно сидеть на кухне в домашнем свитере и есть свои хлопья с йогуртом в полной тишине. Но через некоторое время мне начало казаться, что тишины слишком много. В конце концов мне пришлось подняться в спальню и проверить, действительно ли папа просто спит.

Папа лежал, свернувшись калачиком на своей половине кровати, как большая неровная куча. Мамина половина кровати была пуста и аккуратно заправлена. Не увидев, дышит ли он, я на цыпочках подкралась к кровати. Сердце у меня в груди сильно стучало. Папа лежал неподвижно с очень бледным лицом. Я наклонилась, чтобы посмотреть, шевелится ли он хоть чуть-чуть. Как раз в эту секунду он раскинул руки и перевернулся на спину, громко всхрапнув. Я сильно перепугалась и вылетела из спальни, скатилась по лестнице и вбежала в кухню.

Малин Берггрен, испугавшаяся собственного папы.

Кардиостимулятор – это такая крошечная штучка, которая следит за тем, чтобы сердце билось как положено, если оно само не понимает, что от него требуется. Он запрограммирован так, что всё время выпускает в сердце маленькие-маленькие электрические разряды, и тогда оно ритмично стучит. Я знаю, что папа почти поправился с тех пор, как ему поставили эту штуковину. Знаю, что кардиостимулятор не может отключиться сам – он безотказно работает несколько лет подряд. Но иногда мне всё равно хочется проверить его исправность.