Диана Джонс - Волшебные одежды

— Еще как могут! — сказал Утенок, который так и стоял перед нишами. — Нам надо уходить.

Робин принялась заламывать руки. Ей всегда хотелось быть настоящей леди.

— Но как мы уйдем?! На Реке половодье! И куда мы поведем Гулла, когда он в таком состоянии? Куда нам идти?

Я видела, что Робин сделалась совершенно беспомощна. А я терпеть не могла, когда она становилась такой.

— Мы можем отправиться вниз по Реке и найти какое-нибудь другое место для жизни, получше этого, — сказала я.

Я никогда в жизни не говорила ничего более волнующего. Мне всегда хотелось посмотреть: а что там, дальше?

— Вот именно. Нельзя же притворяться, будто этой зимой нам здесь хорошо жилось, — сказал Хэрн. — Так что давайте и вправду уплывем.

— Но там же варвары! — воскликнула Робин и снова принялась заламывать руки. Мне захотелось ее стукнуть.

— Тв что, забыла? Мы на них похожи, — сказала я. — Так почему бы нам этим не воспользоваться? Все равно мы из-за этого уже натерпелись. Наверное, тетя Зара сказала нам, чтобы мы убирались прочь, потому, что думала, что мы — варвары.

— Нет, — возразила Робин. Теперь в ней, в дополнение к беспомощности, взыграла честность. От такого сочетания взбеситься можно. — Не могла она ничего такого думать. Она просто имела в виду, что мы выглядим иначе. У нас волосы светлые и вьющиеся, а у всех остальных джителей Шеллинга — черные и прямые.

— Сегодня из-за этой разницы можно и умереть, — заметил Хэрн. Я всегда говорила, что он не дурак.

— Но мы же знаем об этом только со слов дяди Кестрела! — снова возразила Робин. — И кроме того, Гулл спит.

И мы уселись, так ничего толком и не решив. Спать никто из нас не пошел. А впрочем, никто и не смог бы заснуть — из-за шума половодья. Оно журчало, рокотало, бурлило, бормотало. Вскоре к этому добавился стук дождя по крыше и шипение дождевых капель, падающих через трубу в очаг. А Река лаяла, ревела и била, словно в барабан. Весь этот шум так меня запутал, что мне уже начало казаться, будто я различаю сквозь шум половодья чьи-то пронзительные крики.

А потом, уже посреди ночи, раздалось отчаянное мычание — это смыло нашу корову. Робин вскочила из-за стола и закричала: «Помогите!»

Хэрн дремал сидя. Утенок свернулся калачиком на коврике у очага. Я была самая несонная, потому я встала и помогла Робин расчистить заднюю дверь. Но как только мы убрали задвижку, как дверь распахнулась, и на нас обрушился вал желтой воды.

— Помогите! — снова крикнула Робин. Нам кое-как удалось закрыть дверь обратно. На полу осталась лужа, и я заметила, что из-под двери сочится вода.

— Давай через дровяной сарай! — крикнула Робин.

И мы побежали в дровяной сарай, хотя я ясно слышала, что коровье мычание уже удаляется. А из-под двери дровяного сарая тоже текло. Мы отодвинули лодку — это оказалось совершенно нетрудно, потому что она уже плавала. А когда мы открыли дверь, оттуда хлынуло. Робин решила, что нам надо выйти в огород и отыскать корову, и уперлась на своем. Мы подоткнули подолы и пошлепали наружу; приходилось одновременно придерживать одежду, сохранять равновесие и пытаться хоть что-то разглядеть. Дождь лил как из ведра. Он шипел, и Река шипела, и вода бурлила, да так, что меня едва не сбило с ног. Я видела, что это все без толку. Корову уже было еле видно. Но Робин все-таки ухитрилась одолеть несколько ярдов, и лишь после этого сдалась и признала поражение.

— Что же мы будем делать без молока? — сказала она, и добавила: — Бедная корова!

Нам не удалось закрыть дверь дровяного сарая. Я привязала лодку к балке, мы пробрались обратно в главную комнату и закрыли дверь. Дровяной сарай — он на ступеньку пониже дома. Но вскоре и из-под этой двери потекли ручейки воды, словно темные жадные пальцы.

Робин села у очага. Я опустилась рядом.

— Если вода поднимется еще, мы утонем, — сказала Робин.

— А Звитт скажет «скатертью дорога!» и добавит, что это Река нас покарала, — сказала я. Я сидела, прислонившись к Робин, и смотрела, как с моих волос капает вода. Каждая капелька по дороге проделывала поворотов двадцать, потому что воловы у меня, когда намокают, начинают сильно виться. И я поняла, что теперь нам и вправду нужно уплывать. Коровы у нас больше нет. Папы нет, и поле вспахать некому. Бедолага Гулл пахать не сможет, а у Хэрна пока для этого маловато сил. Денег, чтобы покупать еду, у нас нету, потому что никто не покупает мои накидки. А если бы деньги и были, вполне могло бы оказаться, что жители Шеллинга не захотят нам ничего продавать. А потом я вспомнила, что они все равно собрались нас убить. Я думала, что заплачу. Но опять не получилось. Я смотрела на Младшего — в свете очага казалось, будто он улыбается, — на Утенка — он сопел во сне, и то приоткрывал, то закрывал рот, — и на воду, которая сочилась из дровяного сарая и собиралась в лужу. Робин была теплая и мягкая. Она, конечно, иногда может здорово разозлить, но все-таки она старалась как могла.

— Робин, — сказала я, — а мама выглядела так же, как мы? Она была из варваров?

— Я не знаю, — отозвалась Робин. — Я плохо ее помню. Мне кажется, что волосы у нее были такие же, как у нас, — но, может, я это выдумываю. Я почти ничего не помню. Я даже не помню, как она учила меня ткать.

Я, честно говоря, удивилась, что Робин ничего не помнит. Ей же было почти восемь лет, когда мама умерла. Вот я была намного младше, когда Робин учила меня ткать, а я все прекрасно помню. Я помню, что Робин не знала нужного узора для некоторых слов, и мы с ней рассчитывали узор вместе. Я сильно сомневаюсь, что хоть кто-то, кроме нашей семьи, сможе бы это прочесть — даже те, кто умеет читать тканье. Все прочие просто примут мою историю за очень красивую и необычную накидку, только и всего. Но я тку ее для себя. Когда я излагаю нашу историю на полотне, я лучше понимаю смысл нашего путешествия. Но сейчас мне придется прекратить, а то стук ткацкого станка беспокоит бедную Робин.

А потом мы окончательно решили, что надо отсюда уходить. Уже близился рассвет, но через ставни еще не пробивалось ни единого лучика света. У меня заболела шея, а во рту появился противный привкус. Огонь в очаге почти погас, но я все-таки видела в его свете, как Утенок переворачивается с бока на бок. Хэрн сидел за столом.

— Пол уже весь мокрый, — сказал Хэрн.

Я потрогала коврик перед очагом. Он и вправду был мокрый, словно болотный мох. Я охнула.

И тут дверь спальни распахнулась, и на пороге возник Гулл. Он был одет в ночную рубаншку, и казался сейчас совершенно обычным, прежним Гуллом.

— Уже пора? — спросил он.

— Что — пора? — удивился Хэрн.

— Пора уходить, — сказал Гулл. — Нам надо плыть вниз по Реке.

Вот клянусь — перед этим Робин спала. Но тут она мгновенно вскочила и попыталась успокоить Гулла и уложить его обратно в постель.