Nemesis - Я Лорд Вольдеморт

Теперь дело было за колдовством.

Том всю ночь провел в поисках правильного заклинания, но так и не нашел ничего подходящего. Тогда он скомбинировал несколько других и, использовав свои знания в Рунах, довёл изобретение до ума. Риддл со вздохом опустил дневник на ближайший шахматный столик и по памяти прочёл:

Сначала ничего не произошло, страницы дневника затрепыхались на игривом ветерке. И вдруг надписи начали бледнеть и исчезать прямо на глазах. Из груди Тома вырвался вздох облегчения. Он боязливо подобрался поближе к дневнику и потыкал его палочкой.

Профессор Камден подлетела ко входу в слизеринскую гостиную, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, и принялась стучать в стену и по картине, надеясь, что шум привлечёт внимание Серой Леди.

— Леди, помогите мне, Леди! — она кричала, борясь с мыслью, что всё это уже бессмысленно.

Однако Леди просочилась сквозь картину, при этом вид у неё был слегка взволнованный.

— Ариана? — недоверчиво уточнила она. — Разве у вас сейчас не урок?

— Меня подменяет Корвина Малфой. Она умная девочка, они справятся и без меня, — нетерпеливо объяснила профессор Камден, — Леди, сообщите мне пароль — мне кажется, Том в опасности, и я должна помочь ему раньше, чем произойдёт что-то непоправимое…

Серая Леди нахмурилась.

— Кажется, Том говорил что-то вроде «Provideus», — задумавшись на мгновение, ответила она. Профессору Камден, прекрасно знавшей латынь, даже в голову не пришло поиронизировать.

— Provideus! — произнесла она, и лесная нимфа качнулась в сторону, открывая проход в гостиную и бормоча себе под нос что-то вроде «обманщицы». Всё так же спокойно и безмолвно, Серая Леди проводила взволнованного профессора Прорицаний по лестнице, ведущей на половину мальчиков. Однако, едва они шагнули в спальню шестикурсников, даже строгий призрак впал в панику: чемодан Тома был распахнут, книги валялись по всему полу. Рядом лужицей ртути серебрилась мантия — невидимка. Самого же Тома нигде не было видно.

Всё произошло в мгновение ока: полыхнула безумная алая вспышка, и мир вокруг разом почернел. Том, как безумный, захлопал глазами и в диком ужасе завертел головой, — он находился в помещении, напоминающем темницу. У него появилось странное чувство, будто он спит наяву; точно единственное, что могло двигаться, — это не руки и ноги, а лишь его дух. Палочка была всё так же стиснута в руке, глаза крепко зажмурены. Несмотря на уверенность в том, что он находится в каком-то подземелье, Тома не покидало чувство, будто бы он лежит на земле, где-то в незнакомом месте. Нет, определенно, — наверное, это сон. Какой-то кошмарный сон, уже не раз посещавший его, коль скоро всё вокруг казалось странно знакомым…

— Господи, — подумал он, — это действительно из моего сна… И единственное, чего здесь не хватает…

Призрак взирал на него из противоположного угла комнаты, и на его безгубом лице блуждала улыбочка.

— Добро пожаловать! — поприветствовал он Тома издевательски-дружелюбным голосом, который звучал куда отчетливей и громче, чем положено звучать голосам во снах. — Приветствую тебя, Том Марволо Риддл, в темнице твоего собственного разума. Да-да, Том, ты не спишь. Ты в трансе. В этом-то всё и дело.

Рука Тома судорожно стиснула палочку.

Призрак склонил голову на бок, словно пытаясь прочесть мысли Риддла.

— Знаешь, Том, — лениво протянул он, — мне было бы куда приятнее, если бы ты перестал думать обо мне как о призраке. У меня есть имя — Вирес Ультио, хотя ты и пытаешься постоянно именовать меня Лордом Вольдемортом.

— Это я — Лорд Вольдеморт, — возразил Том, чувствуя, что его голос звучит неуверенно и доносится, словно, откуда-то издалека.

— Ну, если соблюдать формальности, то да, — небрежно заметил Вирес. — Но, если подходить к вопросу досконально, — не совсем. В тебе есть часть Лорда Вольдеморта — та самая, что жаждет власти и мести. А я — её воплощение в твоем сознании. Моя крошка-немезида, мой ангел смерти, Фидес Студиум, — та самая твоя часть, что жаждет любви и мечтает о дружбе. Это ты, каким ты был в детстве, — Вирес Ультио презрительно бросил эти слова, словно выплюнул. Его белое лицо мерцало в полумраке. — Мы твои внутренние голоса, — ты ведь так нас называешь? Мы — твоя совесть: я живу справа, Фидес Студиум — слева.

Том растерянно захлопал глазами.

— Ну… — выдохнул он, — это все, на что его хватило. Делать было нечего — и Риддл решил досмотреть этот безумный сон до конца в надежде, что рано или поздно проснется и всё кончится, жизнь вернётся в нормальную колею. Ведь так и должно быть, да?

— Ты не спишь! — неожиданно заговорил ещё один голос, Том резко обернулся и увидел стоящего позади него мальчика, лет двенадцати, — избитого, с синяками и ссадинами, в старом плаще поверх поношенной мантии. Риддл тут же узнал это лицо: бирюзовые глаза, полные страха и мольбы, — они были его собственными глазами. — Том, прошу тебя… это не сон, ты встал на этот путь со дня смерти Ханны Хидди или, может, даже раньше. Дневник стал последней каплей, — мы боролись за тебя, мы насылали на тебя ночные кошмары. И теперь решили, что выбор за тобой.

— У меня болит голова, и всё происходящее не имеет смысла, а я хочу домой! — выдохнул Том.

Вирес Ультио метнул в сторону Фидес Студиум злобную усмешку.

— Может, мне тоже стоит принять участие в объяснении?

— Сначала я, — решительно возразил крошка-призрак. — Присядь, Том.

Том в совершеннейшем смятении послушно опустился на пол, а напротив, скрестив ноги, присел юный призрак. Вирес Ультио предпочел стоять. Вздохнув и бросив на Вирес Ультио беспомощный взгляд, Фидес Студиум начал:

— С раннего детства тебя переполняли эмоции: гнев, печаль, стремление к силе, — в зависимости от ситуации. Верно? — Том кивнул, и Фидес Студиум продолжил. — Каждый человек, рождаясь, имеет два начала. Одно из них — макиавеллиевское — требует самоутверждения и мести. Другое мечтает повиноваться существующим правилам, мечтает о тихой, бесконфликтной жизни. И большинство людей выбирает последнее, но ты, Том… — Фидес Студиум тяжело вздохнул. — У тебя было слишком много причин, чтобы предпочесть Вирес Ультио: ты горяч, горд, страстен, независим и замкнут. Ты всегда мечтал отомстить всем, кто обижал тебя, всегда хотел обладать властью, но не знал — какой именно. Но, с другой стороны, ты любил — любил и потерял свою любовь. Ты, как никто другой, понимаешь, что такое «разбитое сердце»; кто, если не ты, знает, что такое наслаждаться любовью к другому. Том, другая часть тебя всегда мечтала о нормальной жизни: вырасти, завести семью и просто жить, радуясь тому, что дала тебе судьба. Мы — и я, и Вирес Ультио — открыли перед тобой свои карты. Мы оба временами пытались подчинить тебя себе, пытались внушить: существует лишь единственный путь, которым ты можешь пройти по жизни. Однажды особенно неприятный спор между нами — ты учился тогда на пятом курсе — завершился тем, что Вирес Ультио проклял меня, наслав Горящее Заклятье. Мои ожоги тогда стали твоими. Помнишь?