Лемони Сникет - Угрюмый грот (с иллюстрациями)

— Пожалуйста, отпустите нас на «Квиквег», — попросила она. — Слышите, как она кашляет?

— Слышу, — отвечал Граф Олаф, — а мне-то что?

— Пожалуйста! — крикнул Клаус. — Речь идёт о жизни и смерти!

— Естественно. — Олаф ухмыльнулся и повернул ручку. — Уж мой помощник добьётся от вас, где сахарница, даже если ему придётся разорвать вас на кусочки!

— Послушайте моих друзей! — взмолилась Фиона. — Так точно! Мы в ужасном положении!

— Не сказал бы. — Граф Олаф гадко улыбнулся.

Дверь со скрипом открылась, и глазам детей предстала маленькая пустая комната. В ней не было ничего, кроме табурета, на котором сидел какой-то человек и с явным трудом тасовал колоду карт.

— Разве воссоединение семьи может быть ужасным? — И с этими словами Олаф втолкнул детей в комнату и захлопнул за ними дверь.

Вайолет и Клаус посмотрели на олафовского сообщника, потом повернули шлем так, чтобы и Солнышко могла его увидеть. Бодлеры, конечно, нисколько не удивились, что человек, тасовавший карты, их старый знакомый — тот самый крюкастый. Присутствие его отнюдь их не обрадовало, к тому же они испугались, что пребывание на гауптвахте сделает невозможным спасти Солнышко от растущих внутри шлема грибов. Но, посмотрев на Фиону, они увидели на лице миколога удивление и радость при виде того, кто встал с табурета и в изумлении замахал крюками.

— Фиона! — воскликнул он.

— Фернальд! — отозвалась Фиона.

И Бодлерам подумалось, что, может быть, им все-таки удастся спасти Солнышко.

То, как действует печаль в том или ином случае, — одна из самых непонятных загадок на свете. Если вас охватила глубокая печаль, у вас может возникнуть ощущение, будто вы охвачены огнём. И не только из-за сильнейшей боли, но и оттого, что печаль окутала вашу жизнь, как дым от громадного пожара, и вы уже не различаете ничего вокруг, кроме собственной печали. Точно так же, как дым скрывает окрестность и вокруг все становится сплошь черным. Даже радостные события для вас подёрнуты грустью, так же как от дыма на всем, чего он касается, остаётся дымный цвет и запах. И даже если вас обольют водой с головы до ног и вы промокнете и в какой-то мере отвлечётесь, все равно это не излечит вас от печали. Так же как пожарная команда потушит огонь, но не воскресит того, что сгорело. В жизни бодлеровских сирот, как известно, глубокая печаль сопутствовала им с той минуты, когда они услыхали о гибели родителей. По временам им приходилось словно отгонять дым с глаз, чтобы различить даже самые радостные события. Наблюдая, как обнимают друг друга Фиона и крюкастый, Вайолет с Клаусом испытали ощущение, будто дым их несчастий заполнил маленькую камеру. Им невыносимо было думать, что вот Фиона нашла давно пропавшего брата, а им скорее всего никогда больше не увидеть своих родителей и далее грозит потерять и сестру, судя по тому, как ядовитые споры медузообразного мицелия вызывали у Солнышка все более и более глубокий кашель.

— Фиона! — воскликнул крюкастый. — Это и правда ты?!

— Так точно! — Микологиня сняла свои треугольные очки и вытерла глаза. — Никогда не думала, что снова увижу тебя, Фернальд. Что у тебя с руками?

— Не будем об этом, — быстро ответил крюкастый. — Почему ты здесь? Ты тоже присоединилась к Графу Олафу?

— Нет, конечно, — решительно заявила Фиона. — Он захватил «Квиквег» и посадил нас на гауптвахту.

— Так, значит, ты присоединилась к этим отродьям, к Бодлерам. Я и сам мог бы догадаться, ты ведь у нас паинька.

— Я не присоединилась к Бодлерам, — так же решительно ответила Фиона. — Это они присоединились ко мне. Так точно! Я теперь капитан «Квиквега».

— Ты? — удивился олафовский приспешник. — А что случилось с Уиддершинсом?

— Он исчез с лодки. Мы не знаем, где он.

— Туда ему и дорога. — Крюкастый ухмыльнулся. — Плевать я хотел на этого усатого дурака. Из-за него в первую очередь я и ушёл к Графу Олафу! Вечно орал: «Так точно! Так точно! Так точно!» — и шпынял меня. Вот я и удрал, и вступил в театральную труппу Олафа.

— Но Граф Олаф чудовищный негодяй! — возмутилась Фиона. — Он с пренебрежением относится к другим людям. Он замышляет всякие коварные интриги и заманивает людей в ряды своих сторонников!

— Ну да, это его плохие стороны, — признал крюкастый. — Но у него много хороших. Например, у него замечательный смех.

— Это не извиняет его злодейских поступков! — возразила Фиона.

— Останемся при своих мнениях, — ответил крюкастый, употребив избитое выражение, которое в данном случае означало «Может, ты и права, но я сейчас растерян и не готов с тобой согласиться». Он небрежно махнул крюком сестре. — Отойди в сторону, Фиона. Пора сиротам сказать мне, где сахарница.

Олафовский пособник наскоро поточил крюки, потерев их друг о друга, и с угрожающим видом сделал шаг к Бодлрам. Вайолет и Клаус в испуге посмотрели друг на друга, а потом на водолазный шлем, откуда как раз послышался душераздирающий кашель, и поняли, что пора им выложить карты на стол, то есть в данном случае «честно признаться во всем отвратительному олафовскому пособнику».

— Мы не знаем, где сахарница, — сказала Вайолет.

— Сестра говорит правду, — поддержал её Клаус. — Делайте с нами что хотите, все равно нам нечего вам сказать.

Крюкастый устремил на них злобный взгляд и опять потёр крюком о крюк.

— Врёте, — сказал. — Вы — парочка сирот-вралей.

— Нет, это правда Фернальд, — подтвердила Фиона. — Так точно! Найти сахарницу — такова была миссия «Квиквега», но нам это не удалось.

— Если вы не знаете, где сахарница, — сердито отозвался крюкастый, — то держать вас на гауптвахте бессмысленно! — Он отвернулся и мрачно пнул табурет, отчего он опрокинулся. После чего заодно пнул стену. — И что мне теперь прикажете делать?

Фиона положила руку ему на крюк.

— Отведи нас на «Квиквег», — сказала она. — В этом шлеме находится Солнышко вместе с ростком медузообразного мицелия.

— Медузообразного мицелия? — в ужасе повторил крюкастый. — Но это очень опасный гриб!

— Она в большой опасности, — добавила Вайолет. — Если мы как можно быстрее не найдём противоядия, сестра умрёт.

Крюкастый нахмурился, но потом взглянул на шлем и пожал плечами:

— Ну и пускай. Мне от неё с самого начала одни неприятности. Граф Олаф каждый раз, как бодлеровское состояние уплывает у нас из-под носа, задаёт нам взбучку!

— Это ты приносил Бодлерам одни неприятности, — сказала Фиона. — Граф Олаф осуществлял свои бесчисленные коварные замыслы, а ты ему снова и снова помогал. Так точно! Тебе должно быть стыдно!