Эрнест Cетон-Томпсон - Рольф в лесах

Рольф понял всё это, и к горлу у него подступил комок, но сказал он только:

— Конечно. Если ты и вправду так решил.

— Ак! Я пойду, но когда-нибудь я вернусь сюда.

После долгого молчания Рольф спросил:

— А когда?

— Завтра в ночь.

Утром Куонеб отправился в Мьянос с тяжёлой ношей. Никого не удивило, когда он вошёл в лавку Сайласа Пека и предложил ему пару индейских лыж, связку капканов, кое-какую посуду из липы и бересты, а также том-том, взяв в обмен чай, табак, порох и два доллара наличными. Он молча повернулся и вскоре был уже под скалой. Взяв котелок, он ушёл в лес и принёс его назад до верху полным коры серого ореха. Кору он залил водой и кипятил до тех пор, пока вода не стала тёмно-коричневой. Едва жидкость остыла, Куонеб перелил её в неглубокое блюдо и окликнул Рольфа:

— Иди сюда, я сделаю из тебя синаву.

Намочив мягкую тряпочку, он покрасил мальчику лицо, уши, шею, кисти рук и хотел было этим ограничиться, но Рольф, сказав: «Делать так уж делать», разделся донага. Желтовато-бурый настой придавал его белой коже красивый медный цвет. Вскоре перед Куонебом уже стоял индейский мальчик, в котором никто не узнал бы Рольфа Киттеринга. Краска скоро высохла, и Рольф оделся, чувствуя, что мосты сожжены.

Куонеб снял с вигвама две полосы парусины и завернул в них одеяла. Томагавк, луки со стрелами, ружьё и медный котелок с припасами они поделили между собой, упаковали, стянули ремнями — и можно было отправляться в путь. Однако Куонебу оставалось ещё одно дело. Он поднялся на скалу. Для индейца настала минута прощания, и Рольф рассудил, что ему надо побыть одному.

Куонеб закурил трубку, выпустил четыре клуба дыма в дар четырём ветрам, начав с западного, потом некоторое время сидел неподвижно и молча. Затем со скалы донеслась песня-просьба об удачной охоте:

Едва голос Куонеба смолк, как в лесу, севернее скалы, закричала неясыть.

— Ак! Это хорошо, — только и сказал Куонеб, спустившись к Рольфу.

Но вот солнце закатилось, и они отправились в долгий путь на север — Куонеб, Рольф и Скукум. Впрочем, не прошли они и ста шагов, как пёс повернул назад, помчался к кусту, где в тайнике хранилась кость, схватил её в зубы и вновь затрусил рядом с путниками.

Конечно, идти по почтовому тракту было бы легче, но их могли заметить, и путешествию сразу пришёл бы конец, а потому они свернули на тропу, которая змеилась вверх по берегу Асамука, и через час у Кошачьей скалы вышли на дорогу, которая ведёт на запад. Но Куонеб вновь не соблазнился удобным путём, и они зашагали прямиком через лес. Полчаса спустя их задержал Скукум, принявшийся выслеживать енота. Когда им удалось его отозвать, они продолжали идти ещё два часа, а потом милях в восьми от Длинной запруды устроили привал: Рольф уже еле передвигал ноги. Разостлали одеяла, наспех растянули над ними полог из парусины и сомкнули слипающиеся глаза до утра под обнадёживающий крик их приятельницы неясыти: «ху-у, ху-у, ху-у, ху-у, яа-а, ху-у!», который по-прежнему доносился с севера.

Когда Рольф проснулся, солнце стояло высоко и Куонеб успел приготовить завтрак. Всё тело мальчика ныло от вчерашнего перехода с тяжёлой ношей, а потому в глубине сердца он очень обрадовался, услышав, что весь день им предстоит отдыхать в лесу. Дальше они пойдут, только когда смеркнётся, и так до тех пор, пока не доберутся до мест, где их никто не сможет узнать и задержать. Они были уже в штате Нью-Йорк, но из этого ещё не следовало, что за ними не отрядили погоню.

Около полудня Рольф пошёл побродить вокруг с луком и тупыми стрелами. Главным образом благодаря Скукуму ему удалось сбить пару белок, которые были затем поджарены на обед. С наступлением ночи они тронулись в путь и прошли миль десять. В третью ночь они покрыли заметно большее расстояние, но на день всё равно затаились, так как было воскресенье. Зато утром в понедельник — в то утро, когда их уж обязательно должны были хватиться, — они под ярким солнцем зашагали по проезжей дороге, полные бодрости, какой не испытывали с начала пути. Две вещи были Рольфу внове: любопытные взгляды сельских жителей, мимо домов и фургонов которых они проходили, и неистовая ярость собак. Впрочем, последних удавалось утихомирить, погрозив им палкой или нагнувшись за камнем, но какой-то громадный, свирепый мастиф увязался за ними с оглушительным лаем, держась вне достижения палки, и даже немного помял Скукума. Но тут Куонеб достал лук и пустил тупую стрелу точно в нос назойливому провожатому. Пёс с воем помчался домой, а Скукум, к большому своему удовольствию, успел раза два куснуть своего врага с тыла. В этот день они прошли двадцать миль, а на следующий — двадцать пять, потому что шли теперь по хорошим дорогам, да и груз их стал полегче. Не раз какой-нибудь добросердечный фермер угощал их обедом, но всё дело портил Скукум — фермерам не нравились его покушения на их кур. Скукум никак не желал усвоить тонкое зоологическое различие между рябчиками — крупными птицами, на которых можно охотиться, и курами — крупными птицами, на которых охотиться нельзя. На подобный глупый педантизм и внимания-то обращать не следовало, а уж считаться с ним и тем более!

Вскоре они убедились, что к дому Рольфу лучше подходить одному, пока Куонеб в отдалении держал Скукума. Запах Рольфа меньше возбуждал собачью злость, а мальчик, вспомнив, как он сам относился к бродягам, когда они стучались в их с матерью дверь, всегда начинал с вопроса, не найдётся ли у хозяев дома работы, за которую его накормили бы. Затем он заметил, что надежды на успех было больше, если он обращался к хозяйке дома, улыбался во весь свой белозубый рот и здоровался с ней на чистом английском языке, который производил особый аффект в устах индейского подростка.

— Раз уж я стал индейцем, Куонеб, ты должен дать мне индейское имя, — сказал Рольф своему другу после одного из таких эпизодов.

— Ак! Это хорошо. И очень легко. Ты — Нибовака, что значит мудрец.

Куонеб прекрасно разобрался в манёврах Рольфа, а потому и дал ему такое имя.

Теперь они проходили за день от двадцати до тридцати миль, огибая стороной селения на реке. Не заглянули они и в Олбени, столицу штата, и впервые увидели величавый Гудзон лишь на десятый день, выйдя к Форт-Эдуарду. Задерживаться там они не стали, а двинулись дальше, миновали Гленс-Фолс и на одиннадцатый вечер пути прошли мимо заброшенного форта и увидели впереди широкое зеркало озера Джордж, окаймлённое лесистыми берегами. Дальше к северу высились острые вершины гор.

Теперь обоими овладела мысль: «Эх, если бы у нас было каноэ, которое осталось на берегу Длинной запруды!» Сожаление это пробудил необъятный водный простор, а Рольф к тому же припомнил, что озеро Джордж соединяется с озером Шамплейн, открывающим доступ в глубины дремучих лесов.