Эрнест Cетон-Томпсон - Рольф в лесах

Рольф не знал, как быть.

— Вот что: я тебе всю пушнину отдам, только увези меня отсюда.

Рольф ответил ему взглядом, без слов говорившим: «Нашу пушнину!»

— Не бросай меня тут, отвези домой, а я тебе ружьё отдам… — Почти без паузы он продолжал: — А в придачу и все капканы, и каноэ.

— Хорошо, я останусь с тобой, — сказал наконец Рольф. — А недели через две мы отвезём тебя в Лайонс-Фолс. Как туда плыть, ты покажешь.

— Бери всю пушнину! — Хог вновь щедро указал на краденые шкуры. — А ружьё твоё будет, как только до места доберёмся.

На том и порешили. Куонеб пока отправится на их озеро… Но отнести ли ему туда эти их шкуры или, наоборот, вернуться со всей добытой пушниной, чтобы прямо в Лайонс-Фолс её и продать?

Рольф задумался. За свою недолгую жизнь он успел насмотреться на людей вроде Хога и не слишком-то доверял его слову. Поехать туда, где Хог дома, со шкурами, которые траппер может объявить своими? Нет, это опасно. И он ответил:

— Куонеб, вернись не позже чем через десять дней. В Лайонс-Фолс возьмём шкур немножко, чтобы купить там припасов. Остальные хорошенько прибери. Продадим их потом Уоррену. Он заплатит честную цену, а в Лайонс-Фолс мы ведь никого не знаем.

Они отобрали украденные у них шкуры рыси и бобра, добавив к ним десяток куньих, а остальные Куонеб увязал в тюк и под водительством Скукума зашагал вверх по склону, где вскоре их заслонили деревья.

Десять дней тянулись нескончаемо долго. Хог то допекал Рольфа ворчанием, то хныкал и жаловался, то противно перед ним заискивал и, чтобы расположить мальчика к себе, опять и опять дарил ему меха, ружьё и каноэ.

Если позволяла погода, Рольф под всяким удобным предлогом старался отлучиться в лес. Как-то, взяв ружьё Хога, он направился вверх по ближнему ручью и через милю вышел к большой бобровой запруде. Он начал внимательно её осматривать и скоро извлёк из воды утонувшего бобра в капкане, который сразу узнал по метке. Потом он нашёл капкан с зажатой в нём лапой, а потом ещё один — и так все шесть.

В хижине Хог встретил его сердитым хныканьем:

— Чего это ты меня бросаешь? Я же тебе хорошо заплатил. Не из милости, кажется… — И так далее и тому подобное.

— Посмотри-ка, что я принёс! — перебил Рольф, показывая ему бобра. — И вот что я ещё нашёл. — Он предъявил капканы. — Странное дело, у нас было шесть ну точь-в-точь таких же капканов, и метки я на них поставил совсем такие же. Только они пропали, а след уходил как раз в эту сторону. У тебя тут нет соседей, нечистых на руку?

Хог насупился, изобразив удивление, и буркнул:

— Билл Хопкинс постарался, не иначе! — А потом надолго умолк.

Приход весны в леса прелестен. Порой льют сильные дожди, переполняют русла ручьёв и речек, вода разливается и съедает снег и лёд. Но чаще лесные потоки вскрываются медленно, постепенно. Лишь очень редко лёд взламывается и уносится разливом за какие-то часы. Ледоход — это прерогатива больших рек. А в лесу снег тает понемногу, и лёд, когда до него доходит очередь, тоже тихо истончается без эффектных спектаклей. Весна является в леса с набуханием почек, с длинными серёжками на ещё голых ветках, с гоготанием диких гусей, с карканьем ворон, которые возвращаются из южных краёв и начинают отбивать у воронов, своих более крупных и более чёрных родичей, остатки зимней падали.

Прилетают и мелкие пташки, коротким щебетом возвещая весну, а бойкие синицы, смело остававшиеся зимовать на месте, теперь весёлым хором утверждают, что уже давно её ждали, но тут вступают дрозды и трупиалы, и их звонкие трели заставляют забывать непритязательные мелодии певцов поскромнее.

Стоит зиме немного отступить — и весна бросается в решительную атаку. Десять дней отсутствия Куонеба были днями решительных перемен. К их исходу зима была забыта — вокруг смеялась весна, а остатки зимних сугробов сохранились разве что в самых глубоких овражках.

Солнце в новое погожее утро засияло для Рольфа ещё сильнее: снаружи донеслось короткое «хо!» Куонеба — и в хижину влетел обезумевший от радости Скукум. Хог, наоборот, помрачнел. Он уже настолько оправился, что, опираясь на костыли, кое-как бродил по хижине и возле неё, придирался и ворчал по всякому поводу и без повода, а также трижды в день уписывал полные тарелки всякой еды. Но едва появился Куонеб, как траппер весь съёжился, примолк и присмирел. Не прошло и часа, как он снова принялся сулить Рольфу ружьё и каноэ, лишь бы скорее добраться до своего семейства.

Все трое обрадовались, когда в этот же день отплыли в Лайонс-Фолс.

Их путь лежал вниз по Малой Лосиной реке до Малого Лосиного озера, а оттуда по Южной Лосиной протоке в Большую Лосиную реку. Паводок ещё не кончился, вода в речках стояла высоко, и, к счастью, им удавалось проходить много трудных мест не перетаскивая каноэ и груз по берегу. Хог ещё не мог ходить без костылей и в таких случаях требовал, чтобы его несли.

Это стоило им много сил и пота, но всё же они покрыли пятьдесят миль меньше чем за трое суток и под вечер на третий день увидели на берегу затерянный среди лесов посёлок Лайонс-Фолс.

Хог сразу же переменился, и отнюдь не в лучшую сторону. Он принялся грубо распоряжаться, хотя ещё накануне только хныкал и жалобно просил. Злобно прикрикнув, чтобы они остереглись и «не стукали зря его каноэ о пристань», он приветствовал сновавших у лесопильни людей с жаром, который не вызвал у тех ни малейшего отклика. В прохладном: «А, Джек, вернулся, значит!» — звучало только равнодушие. Едва удалось уговорить одного помочь им отнести Хога в его лачугу. Семейство оказалось там в полном составе, но радостных криков не последовало. Хог отдал шёпотом какое-то распоряжение сыну, парнишка хмуро поплёлся к реке и вернулся с ружьём — тем самым, которое Рольф считал теперь своим. Посланец Хога забрал бы и пушнину, но Скукум свирепо бросился на него и выгнал из каноэ.

Теперь Хог предстал перед ними в истинном свете.

— И шкуры мои, и каноэ! — заявил он рабочему с лесопильни, а потом набросился на своих спасителей: — А вы, поганые краснокожие разбойники и грабители, уносите скорей ноги, не то я вас за решётку засажу!

Вся ненависть, накопившаяся в этой злобной душонке, вырвалась наружу взрывом непечатной ругани.

— Говорит, как белый, — холодно уронил Куонеб.

А Рольф онемел от такой благодарности за все их заботы и труды. Ему пришло в голову, что даже у его дяди Мика совести нашлось бы всё-таки побольше.

А Хог как с цепи сорвался и вскоре уже изливал своему подоспевшему приятелю, пресловутому Биллу Хопкинсу, жуткую повесть своих злоключений. Он уже сам уверовал, что стал жертвой адских козней. И, воспламенённый всё более и более ужасными подробностями, его дружок бросился к местному судье, требуя, чтобы тот распорядился арестовать двух «бандитов» и, главное, отобрать у них меха Хога из его каноэ.