Марк Слоним - По золотой тропе

К одиннадцати часам вечера все пустеет: туристы расходятся. Кто идет в лес в общежитие, устроенное Клубом чехословацких туристов, кто в «стан» — огромную палатку, разбитую в нескольких шагах от ресторана. У кого больше денег — отправляется в удобную комнату гостиницы.

Штрбское плесо, как и Любохня, как и минеральные воды Словакии — собственность государства. Ему принадлежат и гостиницы, и дома, и рестораны. Все они нарядные и новые: ведь только недавно по настоящему «открыли» Татры.

Долгое время эти дикие горы, резко подымающиеся между впадением Моравы в Дунай и Железной Дунайской Стеной, считались неприступными. Вековые леса, в которых ходили рысь и медведь, волк и дикая кошка, охраняли подступы к Татрам. Крутые склоны и хмурые вершины не привлекали к себе путников, из Карпатских ворот спускавшихся в подтатранские долины. О Татрах слагались десятки легенд, придавших им ореол священной тайны.

Когда закатывалось солнце за горной цепью и сверкало золото его на снегах и льдах, крестьяне в долинах говорили о сказочных кладах, скрытых в Татрах. На берегу озера «Морское око» три монаха охраняют вход в пещеру, где лежат неисчислимые сокровища. Клады и золото зарыты на вершине Криваня, но только человек безгрешной жизни может добраться до них.

В XVII и XVIII веке разбойники скрывались в Татрах и прятали здесь свою добычу. Мало помалу и охотники и пастухи отваживались и протаптывали дорогу вглубь лесов, вверх, к горам. Потом пришли искатели золота, верившие в то, что на Криване и Солиско они найдут богатые россыпи и драгоценные камни. Одна гора и называлась даже «Рубиновой башней», потому что, по преданию, на ней был рубин ослепительной красоты. Он и ночью светил красным огнем.

Золота не нашли, но за искателями богатства двинулись искатели приключений, охотники, потом и туристы, — люди, которых в горы гнало любопытство и глухое стремление «приблизиться к природе». За последние двадцать лет исхожены все почти дороги в Татрах, обследованы все вершины, начерчены точные карты. Но все таки сохраняют Татры свою дикую прелесть, долгими часами идешь по их лесам, не встречая ни жилья, ни следа человечьего: даже птица не любит селиться под этими торжественными сводами исполинских елей и берез. И только озера смягчают суровую хмурь Татр: неожиданно сверкает водяная ширь за каким-нибудь поворотом дороги — тогда расступаются леса, в голубом небе вырезана зубцами горная цепь, у берега убогие цветы — голубые колокольчики, светлый миозотис.

Таково и Штрбское плесо. На горном плато, на вышине 1300 метров — озеро. К самой воде его подошли острые, высокие сосны. Сторожевым леском окружены скалистые берега. С одной стороны — стена гор, обрывистая вершина Солиско, курящегося в облаках, страшные морщины горы Сатанос, пик Криваня. С другой — обрыв, идущий вниз, в горные долины, скрытый темными рядами елей. Так охранено озеро, оно скрыто в горах, в лесах, точно священное — и оттого так углубленно тихи его берега.

В облачные дни и берега и горы опрокинуты в воде. Сосны не шелохнутся на посту, в ущельях Штрбского хребта, между вершин, расползаются облака. С Криваня, наседая, темнея, ползут пухлые тучи, давят на копья деревьев, съедают скалы. Озеро так неподвижно, точно слито оно из одного куска. В стеклянное его бесстрастие смотрятся здания, скучившиеся на краю плато — и многобалконные отели, и кафе с колоннами, и деревянные виллы с резными коньками.

Когда светит солнце — озеро темно сине, с аметистовыми переливами, сосны и травы так зелены, так прозрачен воздух, что кажется, земля молода, и еще не сошел с нее праздничный блеск новизны — и только горы — стары, с их серыми вершинами, источенными, изборожденными пропастями, оврагами, каменистыми ложами иссохших ручьев. И странно это ощущение свежести и первозданности — и древности. Потому что все не только нетронутое, но и бесконечно древнее.

В двух шагах от берега — лес — и в нем каменный хаос: валуны, скалы, камни, задержавшиеся в своем низвержении, въевшиеся в землю, обросшие мхом или страшно лысеющие гранитом. Точно исполинская рука разгневанного вседержителя с неба швыряла эти стопудовые игрушки. Порою, на поляне, в кругу торжественных сосновых колонн — огромный, гладкий камень. На нем, вероятно, совершались жертвоприношения, люди в звериных шкурах здесь просили своих богов о милости и метком полете стрелы.

Чем выше — тем грознее эти нагромождения бурь и времен. Источенное русло горного потока ведет через лес деревьев и через лес камней. На расчищенном месте пни торчат, как памятники над могилами. От крутого подъема трудно дышать. На вот тропинка сворачивает в сторону, вбок, мы на небольшой площадке — и сверху, между мохнатых стволов, раскрывается нам уединение Щтрбского озера.

Хорошо возвращаться в Штрбское плесо вечером, когда едва бредешь по скользящей тропе, нащупывая палкой деревья, неожиданно вырастающие перед ногами. Первый огонек, мелькнувший и пропавший, вдруг вновь зажжен и повторен. Озера не видно, его угадываешь по отражениям, движущимся во тьме, по свежему дыханию воды. Но лес окончился, знакомая дорога ведет к освещенными домам — и вдруг усталость сгибает ноги — и уже нет сил пройти эти несколько шагов до приветных окон ресторана.

А покидать озеро надо на заре, когда солнце — розовое, легкий сон гор еще не рассеялся паром, из темно-синего — голубым делается озеро, в разрыве облаков, таких плотных, видимых, что хочется руками охватить — сияющее светлое небо.

Ни души на террасах и балконах гостиниц. Хвойные иглы заглушают шаг. В последний раз, у поворота — видно озеро, это око моря, целиком разоблаченное. А потом долгий путь, через хребты и перевалы, к торжественно-спокойным вершинам высоких Татр.

Маленький поезд, поскрипывая и останавливаясь на полустанках, ползет в гору, по романтической долине Оравы, пересеченной лесистыми холмами. Река извилиста и мутна, злая вода ее скачет по камням и порогам. На берегах, у подножья гор, у лесных опушек бедные деревушки, желтые поля, в которых не разгибают спины крестьянки в кумачовых платках.

Между дубов, ясеней и буков деревянные церкви подымают черные луковицы своих маковок. Подле церквей — сады, и старухи в кофтах, отороченных волчьим и бараньим мехом, собирают груши и сливы в огромные корзины.

В луке реки, с двух сторон огражденной водою, стоит огромный утес. Он так крут, склоны его так неприступны, что перестает он походить на создание природы: все кажется, будто он сделан людьми, будто поколения над ним работали, чтобы превратить скалу в крепость. На узкой вершине скалы, прилегая к ее камню, срастаясь с ним в единое гранитное тело — узкий замок и круглая башня с бойницами. Это «верхнее гнездо». Скала идет, расширяясь с одного боку (с другого вертикальное падение вниз, в реку), и в расширении, ниже — башни, стены и бастионы. Это второй замок. А еще ниже — третий: колокольня, бойницы, строения.