Михаил Колосов - Бахмутский шлях

— Ну, неужели ты не знаешь, где дядя Андрей? Так ничего он и не оставил, никаких следов?

— Нет, — двинул я плечами. — Какие следы? — И тут я вспомнил про сапожника: — Стой! Есть следы! Сходим к сапожнику!

Попытка была неудачной. Вышедшая из хаты женщина подозрительно посмотрела на нас, спросила:

— Чего вам?

— Туфли починяете? — начал я.

— Никаких туфлей мы не починяем, — отрезала она и повернулась уходить.

Женщина была та же, что и первый раз, поэтому я остановил ее:

— Теть, да вы не бойтесь. Это мой брат — Лешка. И нам очень нужно увидать сапожника. Очень, понимаете?..

— Никакого сапожника я не знаю, — и она ушла.

Мы потоптались на месте и повернули обратно ни с чем.

Лешка заставлял меня целыми днями рыскать по поселку — искать дядю Андрея, Сергея или сапожника, но все было напрасно. По всей вероятности, в поселке их не было. Уж кого-кого, а дядю Андрея и Сергея я узнал бы, какие б бороды они на себя ни цепляли и не отращивали. Раза два ездил в город. Но где там! Город не поселок. Там человека, пожалуй, потруднее найти, чем иголку в стоге сена.

И все же нам повезло. Как-то вечером, когда мы с Лешкой уже укладывались спать, неожиданно пришла та самая тетка, которая не захотела разговаривать с нами, когда мы ходили к сапожнику.

Увидев, что мы одни, она улыбнулась:

— Вам починка требовалась?

— Да, — неуверенно проговорил Лешка.

— Пойдем, — она кивнула и направилась на огород. — Собаки нет?

— Нет, — сказал Лешка и пошел вслед за ней.

Уже от сарая он бросил мне:

— Если спросит мама, скажешь — скоро приду.

Но пришел он не скоро. Я терпеливо ждал его, хотелось узнать результат.

Ночь была темная, прохладная, чувствовалось наступление осени. Безлунное небо казалось выше обычного, а похожие на россыпь золотистого пшена звезды еще поблескивали в бездонной высоте. Откуда-то прилетел комар, долго и нудно ныл около уха, пока я его не прихлопнул.

Я завернулся в одеяло, прислонился спиной к стенке, напряженно всматривался в темноту. Тихо, будто и войны нет. Слышны какие-то непонятные, похожие на предутренние, ночные звуки. Где-то далеко-далеко поднялся луч прожектора, черкнул по небу концом, погас. Через некоторое время луч опять вспыхнул, постоял секунду, как столб, вертикально и тут же плашмя упал на землю.

«Какие-то сигналы подает, наверное», — решил я.

Лешка пришел один.

— Ну что? — спросил я. — Видел дядю Андрея?

— Видел. Сообщишь всем, чтоб завтра собрались. Там все скажу. О дяде Андрее ни слова. А теперь спи.

Я созвал всех, даже Ксению, которая работала на бирже и которую, чтоб не вызвать подозрения, почти никогда не приглашали на наши собрания.

Лешка волновался: он был рад, что, наконец, встретился с дядей Андреем и получил задание. Прежде чем сказать обо всем, Лешка встал, будто готовился произнести большую речь, накрутил на палец бахрому скатерти, раскрутил ее, перевел дыхание, усмехнулся.

— Не знаю, как и начать… — Он сел на стул. — Дело в том, что нам дали задание… Оказывается, о нас знали партизаны, значит, мы не очень скрытно работали, а?

— Да ты не тяни, говори, какое задание? — не вытерпел Зорин.

— Задание серьезное, ребята. Сейчас немцы все силы кладут, чтобы взять Сталинград, перерезать Волгу. Так мне объяснили. Большая часть эшелонов идет и через нашу станцию. Короче говоря, нам поручено взорвать депо. Срок две недели. Трудность вот в чем. В депо работают только двое — я и еще один, который будет всем этим делом руководить. Так что мы не одни. Но этого мало, людей в депо нужно больше. Вот смотрите. — Лешка развернул листок бумаги. — Это план депо. Взрывчатку нужно заложить в трех местах, тут кружочками отмечено, и одновременно взорвать. Это вот котельная, — показал Лешка на один кружочек, — это центр, а это мастерские…

— Да, — сказал Миша, не отрываясь от плана.

— Дело серьезное, — проговорил Саша. — Нам с Мишей надо как-то устраиваться тоже в депо.

— Конечно, — оживился Зорин.

— На Ксению вся надежда, — сказал Лешка, взглянув на нее. — Как, Ксень? — Она молчала. — Может, не обязательно прямо в депо, а просто на станцию устроить на работу? А?

— Посмотрю, — сказала она. — Раз надо — значит, надо. — И уже уверенно добавила: — Сделаю.

— Вот и хорошо.

— А я? — спросил Митька.

Лешка посмотрел на него, потом на меня и Машу, сказал:

— А ты… а вы… А вам пока делать нечего. Но это пока, а там будет видно.

— Что я, маленький, не могу работать на станции смазчиком или хотя каким-нибудь подметалой? — заворчал Митька.

Лешка положил ему на плечо руку.

— Не надо так, Митя. Дело серьезное, и дисциплина должна быть железная. Иначе ничего не получится, если мы будем делать, что кому вздумается. Провалимся сами и дело провалим. Ты смелый и не маленький, и поэтому у нас от тебя, как и от других, секретов нет, но пока некоторым нечего делать, и обиды никакой быть не может. Решили — все, закон! Как, ребята?

— Правильно.

Митька склонил голову, молчал.

— Ты как думаешь, Митя? Согласен?

— Согласный, — хмуро сказал он. — Разве я против, что ли…

Миша Зорин и Саша Глазунов устроились хорошо. Сначала один оформился в депо, потом, дня через два, другой поступил осмотрщиком вагонов. На работе они вели себя так, будто друг с другом совсем не знакомы. У каждого из них был свой участок, который они готовили к взрыву. Ежедневно они приносили с собой по куску тола, похожего на стиральное мыло.

В это время нашлась работа и мне: я каждый день носил Лешке обед и, чтоб ускорить дело, по куску-два «мыла», как мы для маскировки называли взрывчатку.

Наступил день, когда мама в последний раз налила в глиняный горшок борща, сверху поставила в железной мисочке кукурузную кашу, завязала в узелок, и я пошел, прихватив с собой последние два куска тола.

Мама не знала о готовящемся взрыве депо, но догадывалась, что мы заняты чем-то очень серьезным. Улучив момент, она в сенцах остановила меня, обратилась ласково:

— Скажи, сынок, что вы затеваете?

— Ничего, — я сделал удивленное лицо.

— Что-нибудь опасное? Что ж вы от матери скрываете, чужая я вам, что ли? Может, я помогла бы вам чем-нибудь, а может, отговорила… А вы все скрытничаете.

Мне стало жалко маму, я наклонил голову, молчал.

— Что это за бруски такие ты каждый день носишь? — спросила она.

— Мыло, — выпалил я.

— Мыло! — мама горько усмехнулась. — А почему же мне не даете, хоть бы я вам рубахи постирала? Золой стираю, а у вас вон его сколько… Скажи, сыночек?

— Уже, мам, все… Я пойду, а то опоздаю.

— Ох, господи! Сколько вы здоровья у меня отнимаете. Ну иди, да будь осторожней и Леше скажи. Храни вас господь, — мама перекрестила меня. — Иди. Чует мое сердце беду… Тот утром пошел — лица на нем нет. И ты какой-то ненормальный.