Михаил Колосов - Бахмутский шлях

Мама обернулась ко мне — на ней не было лица, — сказала:

— Беги, на одной ноге скачи, догони Лешу, чтоб сейчас же домой вертался. Натворили делов! — схватилась мама за голову.

Я не успел завернуть за угол, как увидел возвращавшегося домой Лешку.

— Ну что там? — спросил я у него.

— Арестовывают рабочих, — ответил он.

— И мастера?

— Не знаю.

— А Саша?

— Тоже ничего не узнал…

— Мать его только что приходила, спрашивала.

Лешка промолчал. Дома на мамин вопрос: «Что теперь будет?» — небрежно, стараясь как можно спокойнее, ответил:

— Да ничего. Не пойду — и все.

— А как придут?

— Не придут. Я адрес там неправильный оставил, имя и отчество — тоже.

— Начнут шукать — так поможет твой адрес, — покачала мама головой. — Иди в хату, не маячь тут на виду, чтоб люди-то тебя не видели.

Лешка горько улыбнулся: «При чем тут люди», но ничего не возразил, ушел в комнату. Он понимал, что мама сильно волнуется и сама не знает, как отвести беду.

День прошел спокойно. Перед заходом солнца неожиданно пришел Митицка Богомаз.

— Привет! — бросил он весело Лешке, не успев открыть дверь. — Как живешь?

— Ничего, — ответил Лешка. — Садись.

Богомаз сел, закурил, пустил двумя струями дым из своего большого носа.

— Дай мне сигарету, — попросил Лешка.

— Ты ж не куришь?

— Побалуюсь, — криво усмехнулся Лешка, прикуривая.

— Слышал ноцью сегодня?..

— Что?

— Депо взорвали. Смело! — покрутил головой Богомаз. — Оцень смело! Говорят, одних паровозов штук восемь накрылось… Неужели не слышал?

— Да так что-то слышал от баб…

— Тоцно! А я думал, ты все знаешь, — взглянул Богомаз Лешке в глаза. — Ты же работаешь там?

— Э-э, давно уже бросил. Как облава на безработных прошла, так бросил, — сказал Лешка.

— Стихи социняешь?

— Нет, что-то поэзия не идет в голову. Не быть мне, наверное, поэтом…

— Новые слова на «Спят курганы темные» не твоя работа? — спросил Богомаз, словно не слышал ответа на его первый вопрос.

— Что ты! Сам завидую — хорошо сделано!

— Хорошо, ницего не скажешь, — согласился Богомаз. Он долго молчал, сосредоточенно сбивая пепел с сигареты. Потом выпрямился на стуле, не глядя на Лешку, сказал: — Пойдем к нам?

— Нет, — быстро ответил Лешка, словно давно ждал этого вопроса.

Богомаз сделал большую затяжку и открыл рот, наполненный дымом, который клубился во рту, но наружу почему-то не выходил. Словно наслаждаясь приятным вкусом, Богомаз закрыл рот, проглотил — огромный кадык скользнул вверх-вниз — и выпустил дым через нос.

— Как ты не поймешь, что колесо истории обратно не повернуть?

— Конечно, не повернуть, в том-то и дело, — сказал Лешка.

— Да ведь, смотри, уже фронт где — немцы у Сталинграда и на Северном Кавказе. Теперь каждому ясно, цто они победят.

— Я не хочу с тобой об этом спорить, время покажет. А ты, видать, рад? Раньше ты другое о немцах говорил.

— Я и сейцас не отрицаю. Но борьба против них будет длительной. А снацала надо завоевать их доверие и постепенно копить силы. Пойдем к нам.

Лешка проводил Богомаза до калитки, холодно попрощался с ним, вернулся.

Когда совсем стемнело, на минуту заглянул Миша Зорин. Он пришел тайком через огороды. Не поздоровавшись и не заходя в комнату, Миша сказал Лешке:

— Думаю уйти из дому, хоть на время…

— Почему?

— Оставаться опасно — могут сцапать. Пойдешь со мной?

— Да ну, Михаил, ты преувеличиваешь опасность, — сказал Лешка. — Тебе что-нибудь известно? Где Саша — знаешь?

— Его подобрали в депо тяжело раненным, он умер…

— Эх, как жалко! — стиснул кулак Лешка. — Его, конечно, пытали?

— Наверное.

— Ты думаешь, он проговорился?

— Нет, не думаю. Но уйти надо, пока эта, катавасия пройдет. Сегодня видел в окно «ворону» — Богомаза, куда-то спешил.

— У меня был, — сказал Лешка.

— У тебя? — присвистнул Миша. — Зачем приходил?

— Да опять приглашал идти к ним работать. Националистов вербует.

— Какой он националист! Просто продался немцам. Не доверяй ему — предаст. Ну, идешь со мной? Нет? Тогда пока…

Миша быстро ушел. Мама слышала весь их разговор, осторожно заметила:

— Может, и правда лучше пока скрыться?

— Да нет, мама, опасность, по-моему, миновала. Прошли целые сутки — не пришли, значит, и не придут, да у них и никаких подозрений нет. Ты не волнуйся, ложись спать. А мы с Петькой еще разок переспим на дворе — ночь сегодня теплая… Ты как, Петя?

— Угу, — согласился я, хотя думал совсем не о том, где мы будем спать. Я размышлял, как лучше: уйти ему или нет? «Если уйдет, — думал я, — придут, а его нет, сразу все будет ясно. А если будет дома, хоть и придут, увидят — не скрывается, значит не виноват… Пожалуй, лучше, что он остался», — решил я и полез на чердак за сеном для постели.

Я уснул быстро, так как прошлую ночь почти совсем не спал. К тому же терпкий запах сена-разнотравья (тут были и пахучая полынь, и крепкий, как стальная проволока, пырей, и хрупкая повитель, и молодые стебли кукурузы, и чего тут только не было!) вместе со здоровым осенним воздухом быстро усыпили меня.

Мне снился сон, будто я иду по самому краю глубокого противотанкового рва. Ров до того глубок, что дно его еле видно, и там внизу стоит Васька. Он так далеко, что кажется величиной с кошку. Но я отчетливо вижу его безбровое лицо, белые ресницы, веснушчатый нос. Васька смотрит вверх, и ему прямо в глаза светит солнце; он щурится, морщит нос, выставив два ряда белых, как рафинад, зубов.

— Иди сюда, не бойся, — зовет меня Васька.

У меня сильно бьется сердце, я хочу отойти от края и никак не могу, ноги словно приросли, не слушаются, земля осыпается, уходит из-под ног, и я вот-вот сорвусь, полечу вниз. Я присел на корточки, схватился за траву, но тут подскочил немец, двинул прикладом меня в бок, сковырнул вниз. Я хотел закричать — не смог. До конца не долетел, ударился боком о какой-то выступ, вспыхнул яркий огонь, ослепил глаза…

Я проснулся весь в холодном поту. Прямо в лицо мне светил яркий карманный фонарь.

— Вставай! — услышал я грубый голос и в третий раз, уже наяву, ощутил удар в бок.

Ничего не соображая спросонья, я вскочил на ноги, стоял на постели, дрожа от страха. Кто-то дернул из-под меня одеяло, и я полетел кубарем с завалинки, больно ударившись губой о землю. Губа сразу вспухла, во рту почувствовал солоноватый привкус крови.

— Оружие где?

— У меня нет оружия, — услышал я Лешкин голос.

— Врешь!

— Ищите.

Я постепенно освоился с темнотой, увидел Лешку со скрученными назад руками, возле него двоих мужчин, третий светил фонарем, перетряхивая постель, ворошил сено.

Взглянув на улицу, я увидел фигуру четвертого мужчины — высокий, чем-то напоминавший Богомаза, он старался быть в тени деревьев.