Михаил Колосов - Бахмутский шлях

Бабушка с Настей суетились возле него, с трудом уложили на кровать. Он метался, не находя себе места, в животе пекло, словно туда насыпали горячих углей.

— Ой, мама… Ой, мама… умру… — стонал он. — Бабушка, умру… Воды дайте…

Бабушка крестилась на него, как на икону, шептала что-то, давала ему воды. Он на минуту успокаивался, но потом снова начинал рвать, корчась от боли.

Наконец Мишка успокоился, уснул, свернувшись калачиком. Бабушка стояла возле него, скрестив руки на груди. Перепуганная Настя держалась за нее, смотрела на изредка вздрагивавшего во сне брата.

В полночь пришла мать. Бабушка встретила ее и еще в коридоре заговорила вполголоса:

— Почему так поздно?

— Ну как почему? Печник кончил, надо было уборку сделать. Дети спят?

— Спят. Тише, — бабушка приложила палец к губам. — Мальчик заболел.

— Что с ним? — мать кинулась к Мишке.

— Пришел, упал на пол, начались рвоты. Как он мучился, бедняжка!.. Наверно, съел что-нибудь…

— Съел! — проговорила мать. — Вот оно что! Не хочется среди ночи шум поднимать, а то я б его накормила, паршивца такого…

Бабушка удивленно смотрела на нее, ничего не понимая.

— Ты что, сдурела?

— Он пьяный, — сказала мать. — Водку печникову выдул. А я подала бутылку, печник попробовал и говорит: «Что она такая слабая?» Решили, что это продавцы в магазине разбавляют ее водой. А оно вот что! Ну, я его завтра напою! Я уйду рано, скажете им, чтобы шли из школы домой, а не к вам.

Бабушка качала головой.

— Эх, Верка, Верка… Бить тебя надо. Погубишь детей. Почему замуж не выходишь?

— Ах, мама, отстаньте! Замуж!.. Кто захочет терпеть вот такое? — она кивнула на Мишку.

На другой день Мишка встал с больной головой, все кости ломило, тошнило, есть не хотелось. Настя сочувствовала брату, старалась помочь ему — подала ботинки, спросила:

— Тебе лучше?

Мишка ласково посмотрел на сестру, сказал:

— Лучше.

Вошла бабушка. Увидев проснувшегося Мишку, она укоризненно покачала головой:

— Э-эх, басурма-а-н!

Мишка удивленно взглянул на бабушку и тут же опустил глаза. Он понял, что мать обнаружила его проделку с водкой.

Никому не сообщил Мишка и о том, что его выгнали из школы. Сидел, как никогда, прилежно делал уроки, был тише воды, ниже травы. Думал: забудется, явится в школу — так все и пройдет. А оно нет, не прошло. Антонина Федоровна — классный воспитатель — сказала:

— Ковалев, я тебя не могу допустить к занятиям, пока ты не придешь в школу с матерью. Оставь класс.

Стыдно, сквозь землю можно провалиться после таких слов! Все притихли и смотрели на него, пока он собирал в ранец тетрадки. Ни на кого не глядя, Мишка вышел из класса…

И вот теперь он на улице. Что делать, куда идти? Домой? Там Настя, она в первой смене учится — сразу обо всем догадается. А как быть с матерью? Сказать ей, попросить прощения, поклясться в последний раз?

Мишка медленно шел по улице поселка, низко опустив голову, волоча за оторванный ремень ранец.

Куда идти, что делать?

Домой возвращаться, конечно, нельзя. Уехать куда-нибудь? Если бы потеплее было, а то ведь замерзнешь на буфере. Летом можно было махнуть на Кавказ или в Ташкент, как Мишка Додонов из книжки «Ташкент — город хлебный».

Что же делать? Несчастный-разнесчастный он! Уж лучше и не жить, чем так мучиться… «Утопиться, что ли?» Вот утопится, а потом все пожалеют его. Даже директор, пожалуй, скажет: «Жалко мальчишку, лучше бы я его не выгонял из школы…» А учительница будет рассказывать: «Способный был мальчик, только шалил». Она не скажет «баловался», а «шалил». Больше всех будет плакать, конечно, мать: «Зачем же ты, головушка моя горькая, оставил нас, покинул?.. Да чем же я тебе не угодила?..»

А он будет лежать и молчать, и когда все уже раскаются в своих прегрешениях перед Мишкой, тут бы в самый раз ему раскрыть глаза и подняться. Да только разве покойники оживают? Такого еще никогда не было. Поплачут, поплачут и отнесут его на кладбище, закопают, и конец всему. И не будет больше никогда Мишка ходить по улицам, никогда он уже не скажет никому ни хорошего, ни дурного слова, и ничего не увидит больше… Пройдет время, его станут забывать. Да за что его и помнить, что он такое сделал?

Жалко Мишке самого себя, грустно, что никто его не вспомнит добрым словом, так грустно, что даже слезы потекли из глаз. Все люди умирают, как люди, а многие — как герои: Павлик Морозов, Олег Кошевой, Зоя Космодемьянская. Эх, а тут вдруг головой в воду, и все… Скажут: «Дурак, не мог уж поведение исправить, до чего безвольный человек был. Мог бы и учиться лучше, не тянуться еле-еле на троечки». Мишка не раз слышал, как о нем говорили, что он способный, только ленится. Об этом он и сам знает: лени у него хоть отбавляй, да и от баловства не может себя удержать. И вот теперь из-за этого бросаться в омут. Нет! Но и домой возвращаться нельзя, это факт.

Он заметил на дороге окурок, поднял его, хотя раньше никогда не курил, оторвал сжеванный, грязный конец мундштука, зажал папиросу в кулаке. И тут же поймал себя: «Зачем взял папиросу? Опять баловство?» Но какой-то второй голос ответил: «А что тут такого? Просто поднял, могу бросить, могу и скурить. Говорят, курение нервы успокаивает». И Мишке захотелось закурить, спичек только не было. Он порылся в карманах, нашел гривенник, обрадовался, направился к магазину, хотя к нему надо было идти добрых полкилометра. Но тут его опять постигла неудача. Продавщица посмотрела на него и спросила:

— Зачем тебе спички?

Мишка помолчал, подумал и соврал:

— Мама прислала.

— По глазам вижу: врешь, — сказала продавщица. — Баловаться. Детям спичек не отпускаем, запрещено.

— Жалко одну коробку, да? — сказал Мишка и вышел на улицу.

Он уже хотел швырнуть окурок, но тут какой-то мужчина, прежде чем войти в магазин, бросил горящую папиросу. Мишка кинулся к ней, схватив, прикурил. Он втянул в себя дым, закашлялся и почувствовал, как по всему телу разлилось что-то тяжелое, дурманящее.

— Фу, дрянь какая, — Мишка бросил окурок и поплелся дальше, куда глаза глядят.

На самом краю поселка он увидел сползшую в кювет грузовую машину. Шофер подкладывал под задние колеса камни, куски досок, залезал в кабину и включал мотор. Колеса, завывая, крутились и вместе с грязью с остервенением выбрасывали из-под себя камни и доски. Шофер вылезал, снова все собирал, расчищал лопатой, но ничего не помогало.

Мишка любил машины, не пропускал ни одной, чтобы не посмотреть на нее. Он мог, сидя в комнате, по звуку определить, какой марки прошла машина.

Увидев застрявший «газик», он остановился и стал наблюдать за работой шофера. Его обдало голубоватым дымком, пахнущим бензином и резиной. «Вкусно пахнет», — подумал Мишка и подошел поближе. Спешить ему некуда, надо где-то провести время. Поэтому Мишке захотелось, чтобы машина не выбралась как можно дольше. Тут стоять все-таки не так стыдно, вроде как при деле…