Михаил Колосов - Бахмутский шлях

Шофер нервничал. Когда Мишка подвернулся ему под руку, он зло посмотрел на него и, сплюнув, проговорил:

— Эх, тоже мне радость родительская! Люди делом занимаются, а он битый час стоит, ворон ловит. Пошел отсюда, не мешайся.

Мишка сконфузился, отошел в сторону. «Неужели и этот догадался, что меня выгнали из школы?» — подумал он. Мишка обиделся на шофера и стал придумывать, чем бы досадить ему. Отойдя из предосторожности подальше, крикнул:

— Чтоб тебе до ночи не выбраться!

Шофер бросил под колесо большое бревно, посмотрел на Мишку, вытер рукавом лоб и улыбнулся, покачав головой. Потом снова сел в кабину, включил мотор, и машина выскочила из кювета.

«Как назло все наоборот делается!» — подумал Мишка и поплелся дальше.

Он заглянул в щель забора — там когда-то был клуб. Уже после отступления немцы разбомбили его. Мишка хорошо помнит эту бомбежку, это был последний их налет на поселок. Фашисты не думали уходить, они построили кругом укрепления и хвастались: «Русь капут!» Но наши обошли их с двух сторон, и им пришлось убегать. Многие попали в плен, и, когда их вели, Мишка и другие ребята бежали вслед, кричали:

— А что, фриц, «Русь капут»?

Гитлеровцы стали такими робкими и словоохотливыми, что даже детям отвечали. Они крутили головой и говорили:

— Найн, Гитлер капут.

Ребята были довольны, хохотали.

Фронт ушел далеко на запад, уже даже не стали делать светомаскировку, как вдруг неожиданно ночью налетели фашистские самолеты.

— Злятся, — сказала мать тогда, — не могут так уйти, чтобы зла не причинить. Хоть стекла побьют…

Но они не только стекла побили, разрушили много домов и улетели. С тех пор все дома отстроились, и только один клуб стоял в развалинах, огороженный дощатым забором. Теперь очередь дошла и до него: разобрали стены и начали рыть котлован под фундамент — будут строить Дом культуры шахтеров.

Но сейчас здесь интересного ничего не было: экскаватор стоял в глубокой яме, уткнувшись зубатым ковшом в землю, не работал. Наверное, он уже кончил свое дело и ждал, когда его перетащат на другое место.

Пока Мишка торчал у машины, он порядочно продрог Я погода сырая, холодная, вот-вот выпадет снег. Холод забирался в рукава, за спину. Захотелось есть, и он опять подумал — не вернуться ли домой? Обогреться, поесть, а там будь что будет. Если спросит мать, можно сказать, а не спросит — лучше промолчать, может, все обойдется.

Мишка направился домой. Ему показалось, что прошло уже много времени и теперь, наверное, как раз из школы будут идти.

И все-таки домой он пришел рано. Не успел открыть дверь, как Настя спросила:

— Уже из школы? Не было последних уроков? Учительница заболела?

Мишка не знал, что отвечать. Сверкнул на сестру злыми глазами, проворчал:

— Не твое дело.

Настя, вредная девчонка, закусила нижнюю губу, глаза ее заискрились злорадством. Отступив на всякий случай в другую комнату, она приоткрыла дверь и пропела в щель:

— Ага! Выгнали из школы? Вот я маме скажу-у-у!

Мишка швырнул в нее ранец. Настя спряталась, и тут же раздался ее голос:

— Злюка. Все равно скажу.

— Попробуй! — пригрозил Мишка. — Только пикни! Костей не соберешь, скелет непричесанный.

Это была самая обидная кличка, какую мог придумать Мишка. Но и этого ему показалось мало, он добавил:

— Не выходи — хуже будет, уродина.

Настя притихла, она хорошо знала своего братца. Мишка не раз бил ее, хотя всегда ему тут же становилось стыдно и жаль сестру. Он готов был отдать ей что угодно, только бы она не плакала. Но Настя в таких случаях обычно всхлипывала до тех пор, пока не приходила мать. И как только мать открывала дверь, они принималась реветь во весь голос.

— Ми-и-ш-ка би-и-ил… — тянула она, вытирая кулаком красные от слез глаза.

Начиналась расправа над Мишкой, а Настя тут же переставала плакать, улыбалась, строила Мишке рожицы и как ни в чем не бывало говорила:

— Мама, будем обедать?

Наказанный Мишка, посапывая, грозил ей кулаком.

— Мама, а он кулак показывает, — сообщала она.

— А ты не смотри на него, — недовольно отвечала мать. — Сама хорошая штучка…

Мишка сел за стол, положил голову на руки, задумался. Что делать? Лечь в кровать и прикинуться больным? А дальше? Ведь все равно не сегодня, так завтра мать узнает… Только бы она не плакала. Больнее всего было Мишке слышать материнские упреки и видеть ее слезы. Лучше бы она побила, только молча. В прошлом году зимой так однажды было. Он в воскресенье весь день катался на льду ставка. Ребят было много, погода хорошая, и до позднего вечера никто не уходил домой. Когда стало совсем темно, мать забеспокоилась, пошла искать его. А когда дома выяснилось, что он еще не учил уроков, мать рассердилась, схватила попавшийся под руки веник и побила Мишку. В этот день у них была бабушка, она хотела заступиться за внука, но мать крикнула:

— Не лезьте, а то и вам попадет! Он все нервы мне вымотал, а слов не понимает.

— Да веником-то не бьют, короста будет, — сказала бабушка.

— А чем же? Мужика в доме нет, где ж я ремень возьму? Специально для битья покупать, что ли?

И мать, ударив несколько раз Мишку ниже спины, бросила веник, сказала:

— Был бы отец…

— Веником нельзя бить, — твердила свое бабушка.

На этом все и кончилось.

«Вот и сейчас, пусть бы вгорячах схватила веник, раза два ударила, а потом жалела. Только, наверное, теперь такое не повторится…» — думал Мишка.

В это время послышались шаги, скрипнула дверь, и в комнату вошла мать. Сердце у Мишки екнуло, забилось в тревоге. Все, о чем думал, вмиг улетучилось из головы, вскочил, не зная, куда спрятать глаза. Навстречу матери выбежала Настя. Жесткие волосы ее торчали во все стороны. Она скосила на брата большие черные глаза, в которых он увидел злорадство и ехидство, и, заморгав длинными ресницами, многозначительно сказала:

— Ма-ма… — таким противным голосом она всегда начинала свои доносы на Мишку. — Мама, а Мишку…

«У, ведьма противная», — мысленно обругал Мишка сестру.

— …вы-г-на-ли… — продолжала Настя нараспев.

— Знаю, — вдруг резко оборвала ее мать.

Наступила тишина. Настя сконфузилась, замолчала. Мишка затаил дыхание. Хорошо, что мать оборвала Настю, хорошо, что она все уже знает, не надо объяснять, но… что будет?

Мать молча положила на стол завернутый в газету хлеб, прошла мимо Мишки и будто не заметила его. Она сняла с себя платок, медленно заправила за ухо прядь черных волос, взяла с гвоздя фартук, надела его и подошла к плите. Здесь она остановилась в задумчивости. Мишка увидел, что у нее на лбу появились новые глубокие морщинки, а вокруг глаз — темные, будто синяки, круги. Мишке стало жаль мать, он хотел подойти к ней и сказать, что больше никогда не будет баловаться, начнет учиться… Но он только подумал об этом и ничего не сказал…