Павел Шуф - Приключения юнкора Игрека

Это у кого как получится! — усмехнулся Суровцев. — Покупатель — он же как малый ребенок. Не хочет ребенок кашки, противно ему. А ты ему — сказочки под кашку подпусти, ловкую побасенку. Он тогда и не заметит, как проглотил кашку. Сложная это наука, и не вам, мальцам, в нее встревать. Коммерция…

А с Леопардом Самсоновичем у вас тоже была коммерция? — не выдержал я. — Вы ведь и ему «мухомор» подсунули.

Что за чушь? — насторожился Суровцев. — Выражайся яснее.

Пожалуйста! — согласился я. — Могу яснее. Ваш Ромка вон что в кабинете зоологии сделал. И коньяк он в школу приносил. Он! Больше некому, мы это точно знаем… И что же? Чуть на меня все не свалили. А когда мой папа все объяснил директору, Ромке все равно ничего не было. Ромка ваш — как «мухомор». Ему все можно. За него краской заплачено. И еще — стенка какая-то. Мне папа говорил… И в редакцию вы на меня жаловались, будто это все я…

Суровцев криво усмехнулся:

— Ну, акселераты! Во все нос сунут. А стенка — что? Он за нее денежки заплатил. А что помог ему раз добыть дефицитишко — так как же не причинить добро хорошему человеку? Не в моих это правилах. Мне ваш Мантюш ничего дурного не сделал. И детей не обижал. Впрочем, чего я вам об этом толкую? Малы вы еще.

Суровцев глянул на часы и развел руками!

Мне пора. Сиропову, шефу вашему, привет! А газетку пусть пришлет.

Коммерция! — передразнил Борька Самохвалов Суровцева, когда мы спускались к выходу. — Вранье на постном масле. Ишь, как он ее одним костюмчиком актрисой сделал. Войдите в кадр… Войдите в кадр…

— А сам-то ты! — не выдержал я. — Сам-то…

Борька вздохнул:

— Ерунда какая-то… Понимаю, что ерунда, а ничего сделать не могу. И зачем Макс меня фотографировал — никак в толк не возьму. Как ты думаешь: что ему Сиропов по телефону сказал?

— Откуда я знаю. Я и сам ничего не понял. Ты же видел, как Макс спешил.

— Слушай! — подпрыгнул Борька и прямо-таки выхватил из моих рук сетку, которую дал мне подержать, когда «пошел в кадр» взамен мамаши, — Ты диктофон выключил?

А кто его включил? — удивился я. — Ты, что ли?

Ну! — и Борька нажал на черную клавишу. — Есть!

Когда же ты его включил?! — восхитился я. — И — так незаметно… Ну, молодец!

А как начался весь этот кинематограф — так сразу и включил. Просто так. Для смеха. Раз уж мы его взяли с собой, надо же было хоть что-то записать.

А если не записалось? — засомневался я. — Давай проверим.

Выбежав из магазина, мы присели на скамейку, включили диктофон и сразу же услышали строгий голос: «Мамаша! Одну минуточку!.. Вернитесь, пожалуйста. Нам без вас не обойтись…»

Суровцев! — расплылся в улыбке Самохвалов. — Попалась рыбка на крючок!

Крючок, кстати, ему и принадлежит, — напомнил я. — Не забудь, что Катька уже караулит нас у подъезда, чтобы отнять свой диктофон.

Вот и отдадим, — спокойно отозвался Борька.

С кассетой вместе?

Вот еще. Кассету оставим.

Это по какому такому праву?

— Скажем, что хорошую музыку случайно записали. Перепишем, мол, и сразу кассету отдадим. С этой музыкой вместе…

Я засмеялся. Борькина идея — дать Динэру Петровичу кассету с записью всего, что было в магазине — пришлась мне по душе. Для этого ее и переписывать не нужно. Сказать только, что переписали, и все. Пусть трясется. Пусть думает, что есть еще одна запись.

А как же заметка? — спросил Борька. — Подписушка, как сказал Сиропов. — Строк на двадцать… Будем писать или нет?

Надо позвонить Олегу, — сказал я. — О чем писать-то вообще. Про «мухомор», что ли?

Слушай, а давай дадим ему послушать запись! — предложил Самохвалов.

— Сейчас, что ли?.. Поздно уже. В школу опоздаем.

— Ладно, — согласился Борька. — Кассету все равно сегодня Катьке не отдадим. Пусть послушает Сиропов, кто его шикарным костюмом осчастливил.

— Взамен какого-нибудь «мухомора»! — прибавил я.

Как говорит Акрам — «Бумажный кораблик в одном лучше и сильнее океанского теплохода: умеет плавать в арыке».

У подъезда, вопреки нашим с Борькой предположениям, Кэт не оказалось. Не пришла она и на уроки.

Это ее Пирамидон загрыз, — сказал Борька, — Воротничок наш Катьку, видать, шибко напугал.

— Самохвалов, почему сегодня нет Суровцевой? — спросила Борьку Марта Борисова.

А почему я должен знать об этом? — обиделся Борька. — У нее брат в десятом, пойди и спроси.

— Вы живете в одном доме — вот я и спрашиваю.

— Дом большой, — неопределенно протянул Самохвалов.

Можно было подумать, что его интересуют размеры дома, а не отсутствие Суровцевой.

Сегодня же зайди к ней, — строго распорядилась Марта и узнай — не заболела ли…

А почему я? — с вызовом протянул Борька. — Может, я с ней в ссоре, зачем же мне тогда ходить?

Марта была невозмутима.

— Вот и отлично! — сказала она. — Прекрасный повод помириться перед Восьмым марта! Дружба — лучший подарок!

Слушая Марту, улыбнешься поневоле. Если следовать ее логике, так всем мальчишкам нашего класса следовало не валять дурака, а недельки две назад найти повод крупно поссориться со всеми девчонками сразу — да так, чтобы не оставить им никаких надежд на примирение. И только в самый канун праздника объявить, что все это было с нашей стороны всего лишь милой шуткой и что мы снова великодушно позволяем им дружить с нами… Вот было бы великолепно! И — никаких забот о сюрпризах и подарках! И где была Марта со своими советами раньше?

— Ладно, — угрюмо проговорил Борька. — Зайду.

Видимо, он вспомнил, что все равно нужно будет возвращать ей диктофон.

Но на перемене неугомонная Марта пошла искать Ромку Суровцева и вернулась в класс с ошеломляющей новостью: Катька вовсе не больна, а собирается в дорогу — летит на один день в Москву!

Интересно, зачем она вдруг Москве понадобилась? — спросил я.

Подарок это такой, — объяснила нам Марта. — Ромка говорит, что папа вручил сегодня утром Кате с мамой билеты до Москвы и обратно. Дома конфеты кончились, а они очень любят зефир в шоколаде. Вот папа и решил сделать им праздничный сюрприз — пусть и по Москве денек походят, и свежие конфеты купят.

Вот это класс! — не выдержал Борька. — Подарок века! Нарочно не придумаешь. Это ж почем конфеты получатся?

Смотря сколько коробок купят, — деловито рассудила Марта.

Ну, штук двадцать, не больше, — решил за Суровцевых Самохвалов.

— По двадцать рублей, — выдала ответ Марта. — Примерно, конечно. Вообще-то не знаю, я в Москве не покупала.

— Ничего себе! — присвистнул Борька. — Да за такую цену конфету и в рот-то страшно взять. Это все равно что золотой ложкой манную кашу рубать.

— Вот-вот! — усмехнулся я. — Скажи еще — лакать газировку из бриллиантового стакана.