Павел Мисько - Новосёлы

А кончили пить, дядя подошёл к окну — шарах! Шарах! Разломил пополам гипсовые болванки. Получились как бы скорлупки гигантских грецких орехов — с такими же фигурными выемочками и бугорками внутри.

— Та-а-ак… — осмотрел формы Левон Иванович. — Всё в норме. Можете брать свои скульптуры на память… — И он подал Таньку Павлуше, а мне — Ваньку. — По внутренней стороне этих форм будем выклеивать куклам головы. Половинками…

Неохотно распрощались мы с дядей Левоном.

— Можно, я у вас буду ночевать? — спросил Вася.

Левон Иванович улыбнулся.

— Нет, дорогой мой, там уже тебя родители ищут… Ты лучше почаще ко мне заходи. Хлопец ты понятливый, будем работать вместе.

Счастливчик Вася… Если б нам не ходить в школу, мы бы тоже пропадали у него целыми днями.

Но ничего не поделаешь. Надо в школу ходить и учиться хорошо. Иначе Левон Иванович может махнуть на нас рукой. Разве мало детей в соседних домах? Полслова скажи — вмиг набегут…

…Я уже засыпал, как вдруг пришло в голову: эрпида ведь мы заклеили бумажками со всех сторон! А как достать изнутри те колодочки с пластилином? Они же будут мешать! О-ё-ёй, как же дядя Левон об этом не подумал?!

У дяди Коли — Николая Николаевича — отпуск. Я сам об этом догадался: разве может человек в будний день, если он не пенсионер, с утра ковыряться в машине? И Женя ему помогает. А может, не так помогает, как мешает? Николай Николаевич то посмотрит на мотор, то распрямится — на Женю. И что-то говорит ему, говорит, даже пальцем грозит. Может, он лазил в машину сам и что-нибудь испортил? А может, отправляет Женю, чтоб быстрее садился за уроки?

Нет, наверно, собираются куда-то ехать… Выбегу, вдруг и меня возьмут с собой, как тот раз на рынок!

Перепрыгивая через ступеньки, пулей лечу вниз.

И только подбежал — замолчали. Ни один ничего не говорит, ни другой.

Лицо у Жени красное, нахмуренное, у дяди Коли — суровое и бледное, только шрамы горят, полыхают.

— Ну хорошо, я — «без клёпки в голове»… Я — «мог сам взлететь и детей подорвать», как ты говоришь… — выкрикнул Женя. — Но ты ведь тоже рисковал, когда горящий самолёт сажал! И ты мог взорваться в любую секунду!

— Сравнил! У меня другого выхода не было. И штурман, и стрелок-радист ранены… Бросить их вместе с самолётом, свою шкуру спасать? — Дядя Коля грохнул капотом, начал вытирать тряпицей руки.

— И у меня выхода не было! — почти кричал Женя. — На кого я мог оставить снаряд! Ты бы доверил вот ему? — ткнул Женя мне в грудь пальцем.

— Не выкручивайся… Ты говорил, что Галка там была…

— Галка… Галка… — не захотел о ней говорить Женя.

— Надо всегда иметь мужество признать свою ошибку. Ты же не на войне был! Это на войне иногда всё решают доли секунды… И у тебя не пылал самолёт, не лопалась от жары кожа на лице! Мог бы утопить тот снаряд где-нибудь на мелком месте, а сам бегом в военкомат…

— А-а, легко тебе говорить! Я тогда чувствовал себя не лучше, чем ты в самолёте… — Женя повернулся, чтоб идти домой.

— Стой! Вернись сейчас же… Садись в машину! — приказал Николай Николаевич. — Хоть ещё раз покраснеешь, в военкомате.

— А чего мне краснеть? Я делал всё честно. — Женя медленно возвратился к машине.

— «Честно»!.. — повторил с издёвкой Женин отец. — «Честно»! Лишних забот ты испугался, вот что! Хотел поскорее избавиться от этого снаряда. А на него может и теплоход напороться…

— Не напорется, там глубоко!

— …и землечерпалка, которая дно углубляет. Видишь, насколько ты сразу усложнил задачу: теперь не просто сапёр нужен, а сапёр-водолаз. Легко, думаешь, такого найти?

— Я так не думаю…

— Вот-вот, не думаешь. Садись! А если б подумал, что Неман не ручеёк, не так легко отыскать тот снаряд, то не делал бы глупости.

— Я помню, где. Покажу…

Ни Женя, ни Николай Николаевич даже не смотрели в мою сторону, я был лишним при разговоре…

Стукнула дверка — сначала правая, с Жениной стороны, потом левая. «Москвич» газанул с места, поехал не на нашу улицу, а круто развернулся и мимо гаражей, через чужой двор двинулся на Партизанскую.

Я забыл даже, зачем к ним выбегал. Я сразу помчался домой, рассказать бабушке об услышанном. У меня ещё гудело в ушах от голосов дяди Коли и Жени, стояли перед глазами их взволнованные лица.

Это же такой герой Женькин отец, такой герой! Ничего, что нет на груди Золотой Звезды…

И всем ребятам расскажу. Как летел Николай Николаевич бомбить фашистов. Как подбили его самолёт, ранили двух дяди Колиных товарищей… Пылает самолёт, выбрасываться с парашютом надо, а Николай Николаевич летит, «тянет» на свою территорию. Чтоб сесть и успеть товарищей вытащить, пока самолёт не взорвался: они не могли сами выпрыгнуть с парашютом… Горел уже заживо дядя Коля, кожа на лице трещала, а штурвала из рук не выпускал, вёл самолёт! И посадил машину, спас людей…

Потому на лице у него такие страшные шрамы…

Я застал бабушку уже у порога: собралась идти в магазин. Выпалил всё одним духом.

Бабушка выслушала, вздохнула и сказала:

— Говорят, его лечили целый год. Десятки операций врачи делали, кожу пересаживали на лицо. — И вдруг спохватилась, погрозила мне пальцем: — Ты смотри у меня, не вздумай лезть к Николаю Николаевичу с расспросами!

— Не! — круто повернул я назад. Бабушка ещё звенела ключами, а я уже был на первом этаже.

Расскажу своим дружкам про Николая Николаевича и тоже помахаю перед носом, чтоб ни-ни…

Рассказал, и всем сразу захотелось увидеть дядю Колю. Но мы так и не дождались его, надо было идти в школу. Зато после уроков долго околачивались возле «Москвича». Может, какая помощь нужна? Может, подать что? Или куда сбегать?

Ай-яй-яй, месяц почти прожили в одном доме, а только сейчас узнали такое!.. Просто удивительно: если не очень хороший человек, он сразу бросается в глаза. А такой…

И назавтра с утра мы торчали возле «Москвича» дяди Коли. Одного Васи с нами не было, пропадал, наверно, у Левона Ивановича.

Кончил осматривать машину Николай Николаевич, и из дому вышла его жена, Женина мама. С корзинкой в руке и спиннингом. Я ни разу ещё не видел Женькиной мамы. Она болезненная, бледная и почти не выходит из квартиры.

Уселись Гаркавые и уехали куда-то на лесное озеро. На разведку: как там грибы, как рыба?

Они уехали, а мы почувствовали, что нам стало скучно, стало чего-то не хватать. Все разошлись искать Васю, а меня позвала бабушка учить уроки.

Бабушка стояла надо мной как привязанная, пока я не сделал все уроки. Это, наверно, Мария Сергеевна просила так мне помогать.

Выбежал я опять во двор: нигде никого. Пусто!

У Ивана Ивановича открыт гараж. Видно, как ходит Дервоед вокруг своей машины, стёкла протирает. И студент с ним — тот, что сидел на крыше гаража в пляжной шапочке и джинсах, достраивал гараж. Сегодня парень сверкает всеми цветами радуги: голубая тенниска, розовые и блестящие расклёшенные штаны, на голове жёлтая шляпа. Ковбойская, надо думать: поля огромные и свёрнуты над ушами в трубочки, верх приплюснутый.