Юрий Иванов - Сестра морского льва

Пораженный, Волков некоторое время глядел на нее, потом подошел, сел рядом с девочкой, прижал к себе. Алька пыталась сдержаться, но плакала и плакала, а он молчал, потому что не знал, какие слова можно найти, чтобы утешить девочку. Да и найдешь разве такие слова?

— Понимаешь, ребенок... — все же пробормотал он. — Понимаешь...

— И не ребенок я вовсе... — всхлипнув, сказала Алька и повела плечами, чтобы он отпустил ее. — А если я и заплакала, так я вообще никогда не плачу. А тут вдруг как-то получилось. Вдруг мне не столько себя, как всех-всех жалко стало. И Лену, и тебя... и Любку.

Наверно, ей нужно было еще немного поплакать, и Волков вышел. На душе было тяжело. Кажется, впервые в жизни он почувствовал свою беспомощность... Вскоре он услышал ее шаги.

— Ну как ты тут? — спросила Алька, подходя и садясь возле него.

— А ты как?

— Будет сейчас такое... Ну такое! — сказала девочка, игнорируя его вопрос. Она пододвинулась к нему ближе и почему-то зашептала: — Уж и не знаю, чем это объяснить, но это всегда происходит, как только садится солнце.

— Лена... удочерила тебя?

— Ага. Удочерила, — нетерпеливо сказала Алька. — А я ей говорю: не удочерила, а «усестрила». Ну никак я не могу ее мамой называть... А вот сейчас, сейчас...

— Не свались, — сказал Волков и положил ей руку на плечо.

Стихло все. Замолкли птицы. Замерли на своих карнизах и уступчиках, будто оцепенели в ожидании чего-то необыкновенного, что должно было сейчас произойти. Только где-то тяжелые капли срывались и монотонно бились в камень.

Тихо. Вдруг птицы все враз, как по чьему-то властному, но неслышимому зову, сорвались с карнизов, и воздух взвыл в их напрягшихся крыльях. Черная молчаливая стая взмыла в ночное небо, потом, словно рухнув, опустилась до самой воды, круто развернулась и понеслась назад к островку. И ни вскрика, ни единого звука! Что-то трагическое и гордое было в этом ночном полете птиц: ни одна не осталась на карнизах, будто птицы проверяли свое единство — все ли тут, не откололся ли кто от стаи?

Алька придвинулась к Волкову еще ближе. Птицы пролетели над ними и сделали круг. Теплый ветер от множества крыльев пахнул на лица людей, взрябил воду в бухте. Не шевелясь, словно зачарованные, они глядели, как, слившись в одно шелестящее кольцо, птицы кружили и кружили над островком.

— Сейчас все «это» кончится, — сказала Алька. — Жаль, да?

— Жаль, — отозвался Волков, — я уже полюбил «это».

Снова, как по команде, птицы рассыпались и расселись по карнизам. Они тихо, деловито переговаривались, будто совершали сейчас некое очень важное таинство, которым как бы завершался весь напряженный, полный труда день. Стихло все. Только на одной из каменных полочек затрещали вдруг веселые и звонкие голоса, будто тут никто и спать-то не собирался. «Ла-ла-ла...» — трещали птицы. Волков присмотрелся и в серебристом сумраке подступившей ночи увидел небольших, чуть крупнее скворца, хорошеньких птичек-болтушек. Они суетились, сбивались в группки, бегали, подпрыгивали и все трещали и трещали.

— Так это же люрики, — догадался Волков.

Девочка засмеялась, а птички смолкли, словно использовали отпущенное им для болтовни время.

Новый день народился ветреным и холодным. Прислушавшись к возбужденным птичьим голосам, Алька сообщила, что надо срочно уходить — вот-вот погода испортится, а идти им еще ой как далеко. Волков быстро собрал рюкзак, расставил доски, оставшиеся в пещере, прислонив их к стенам: так они не отсыреют, и затоптал в костре угли.

— Ну зачем же ты их ногами? — сердито сказала Алька. — Они нас грели, а ты их топчешь!

— Прости... — пробормотал Волков с сожалением.

Перебросив доску, они покинули островок. Хромой уже их поджидал — надеялся, что замешкаются люди и он стрелой промчит через проливчик. Но Волков не замешкался, и песец обидчиво взлаивал, когда люди заклинивали доску между больших валунов.

Ну вот и все... Но все ли? Истошный крик раздался с островка. Они оглянулись — это их новый друг, чаячий птенец Ке, метался по краю каменной площадки и просил людей не оставлять его.

— Ке-е-е-е! Мы еще вернемся! — пообещала ему Алька.

— Ки-и-ии-и? — недоверчиво произнес птенец и вдруг испуганно метнулся к входу в пещеру.

Выставив оранжевые лапы, прямо на него опускалась большая серокрылая чайка. Она села на камни и резко, сердито крикнув, ударила птенца клювом по затылку. Отскочив, тот начал что-то торопливо и сбивчиво объяснять птице, но на площадку села вторая чайка и хлестнула Ке что было силы крылом. Молча обе птицы начали толкать Ке к обрыву. Птенец орал, падал то на бок, то на живот; он переворачивался на спину и быстро-быстро дергал лапами, будто мчался на велосипеде, но птицы стегали и стегали его крыльями. И наверно, это было очень больно, потому что удары жестких перьев по телу слышались по всей бухте.

— Что происходит? — спросил Волков. — Избиение младенцев?

— Папаша с мамашей прилетели, — пояснила девочка. — Птенец труслив, ему уже пора летать, а он боится. Вот они его и наказывают.

— Да они же его утопят!

— Ну да! — воскликнула Алька. — Ничего с ним не будет.

Каких-то полметра осталось до края, и птенец вопил охрипшим голосом. Орали чайки, сидящие на скалах; трещали, очень переживали люрики. Весь птичий народец был возбужден; видимо, всем хотелось дать какой-нибудь очень важный совет и родителям и птенцу. И шум стоял невообразимый. Но вот послышался жалобный вопль, и птенец, как ком мятой бумаги, трепеща и неумело махая крыльями, упал с обрыва.

Волков присвистнул: замучили парнишку! Но нет... У самой воды птенец вдруг как бы остановил свое падение и замахал крыльями сильнее и увереннее. И он уже не падал; раскачиваясь, как подбитый самолет, летел над самой водой. Лапы его смешно болтались, хвост был оттопырен и выглядел нелепо, но он все же летел!.. Улыбаясь, радуясь за птенца, который вот уже на глазах превратился из сухопутного существа в птицу, Волков следил за еще неуверенным полетом Ке и слышал его крик. Птенец кричал, но уже не от страха, от удивления. Ну же, маши крыльями сильнее, маши! Родители большими плавными кругами летали над бухтой; они звали птенца за собой и поднимались все выше. И птенец сделал круг, а потом второй, третий. Он то взмывал, то будто спотыкался в воздухе и проваливался в ямы, но с каждым кругом полет становился все более уверенным.

Ах, как это здорово — уметь летать! Чайки уводили птенца в небесную синь, и Ке летел за ними, а островок будто оседал. Какой простор! А он-то, он бродил с утра до ночи по этому жалкому кусочку каменистой земли и не подозревал, как мир велик и прекрасен.