Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Тучи надо мной и моими близкими с каждым днем ста­новились все мрачнее, но и между ними брезжил радост­ный просвет. Том Фаггус вернулся из Лондона, гордый и счастливый, как никогда. Он привез с собой пергамент­ный свиток с королевским прощением, и мы с необычай­ным восторгом принялись рассматривать столь важный документ, тем более что никто из нас не смог прочитать в нем ни словечка. Том Фаггус и сам признался, что ему легче было бы украсть полсотни кошельков, чем осилить в этой диковинной грамоте хотя бы строчки.

А далее произошло событие, подвергшее мою любовь к Лорне серьезнейшему испытанию. Я готов был встре­титься лицом к лицу с Карвером Дуном и его отцом, я мог бы заглянуть в пасть голодного льва, но, честное сло­во, никогда, будучи в здравом уме и твердой памяти, — никогда не решился бы я на встречу с сэром Энсором Ду­ном, перед которым трепетали даже самые отчаянные им Дунов. И все же я был вынужден пойти на это. Вот как это случилось.

Однажды утром я отправился, как обычно, на то место, откуда я считал грачиные гнезда, и — Боже, что это? — обнаружил, что верхнее гнездо исчезло: на дереве осталось только шесть гнезд. Снова и снова вглядывался я в дере­во, тер глаза и вглядывался снова,— нет, никакого сомне­ния: Лорна зовет меня, Лорна в опасности, с Лорной что-то случилось.

Что делать? Явиться в долину открыто, средь бела дня? Погибнуть глупой смертью? Но кому от этого станет легче? Господи, что же делать, не сидеть же сложа руки! Я добежал до ближайшего места, откуда, оставаясь неза­меченным, можно было часами наблюдать за долиной, и залег в кустах, с нетерпением ожидая, что будет дальше

Увы, мое нетерпение не ускорило хода событий. В той части долины, что просматривалась с моего места, не дви­галось ничто, кроме речки да нескольких похищенных ко­ров, у которых был такой печальный вид, словно бедные твари взаправду осознавали беззаконие, учиненное над ними. Мне в моей засаде только и оставалось, что дуть себе на пальцы, потому что начинался мороз, великий мороз, оказавший столь значительное влияние на судьбу Лорны, и мою, и на судьбы всех пяти миллионов людей, населявших тогдашнюю Англию, мороз, какого я не ви­дывал прежде и, Бог даст, не увижу больше никогда.

В засаде, к счастью, я сидел не один. Со мной была наша лучшая овчарка, старый верный Уоч. Если бы не он, в тот день я наверняка остался бы без обеда. Я привязал записку к ошейнику Уоча и отправил его прямиком к Анни. Менее чем через час он воротился назад, высунув язык и гордо махая хвостом. К его ошейнику был привязан большой платок, а в платок завернуты большой ло­моть хлеба и кусок бекона. Я не стал писать, что я соби­раюсь делать: зачем волновать сестричку заранее?

Когда стало темнеть и я было собрался двинуть в до­лину, петляя между холмами, как вдруг Уоч издал низ­кий, протяжный вой. Я мигом нырнул в тень и приказал ему замолчать. Справа от того места, где я прятался, из лощины, густо поросшей кустарниками, прямо на меня двигалась маленькая человеческая фигурка. Кто это? Я вспомнил, что когда-то я уже видел этого человека в Плаверз-Барроуз. Тогда, в Плаверз-Барроуз, ярко светила луна, и я... Господи, да ведь это же Гвенни, Гвенни Карфекс, служаночка и верная помощница Лорны! Вот это встреча! А Гвенни между тем, заметив меня, вздрогнула, но скорее от испуга, чем от удивления, и, живо приблизив­шись ко мне, все еще сидевшему в засаде, положила на меня обе ручонки так, словно мы были знакомы с ней, по меньшей мере, лет двадцать.

— Молодой человек, — без обиняков заявила она, — ты пойдешь со мной. Я шла за тобой на вашу ферму. Старик при смерти и не может умереть или, вернее сказать, не сможет умереть, не переговорив с тобой.

— Не переговорив со мной! — Удивлению моему не было предела. — О чем сэр Энсор Дун собрался беседо­вать со мной? Неужели мистрисс Лорна все ему рассказала?

— Все до капельки, когда увидела, что старик уже не жилец на этом свете.

От этой новости меня бросило и в жар, и в холод: я понял, что если не решусь на встречу с сэром Энсором, я потеряю Лорну навсегда. Итак, чему бывать, того не ми­новать. Я отправил Уоча домой и последовал за Гвенни. Мы быстро спустились в лощину, откуда она только что пришла. Мы спустились на самое ее дно и вошли в рощу, окруженную громадными гранитными валунами, и здесь, в самой глубине зарослей, в самом их темном углу, Гвен­ни нашла узенькую дверь, которую можно было принять за ствол дерева даже на близком расстоянии. Толкнув ее, девочка быстро двинулась по тесному проходу, и я вошел за ней, стараясь не отставать, и было это не просто: во­круг хоть глаз выколи, и к тому же мне пришлось со­гнуться в три погибели.

Проход, к счастью, оказался коротким. Вскоре мы вы­шли наружу и оказались в самом верхнем ярусе Долины Дунов. Направляясь к дому того, кого тут называли «ка­питаном», мы наткнулись на парочку Дунов, стоявших на берегу речки.

Гвенни что-то сказала им, и они, сумрачно взглянув на меня, дали мне пройти. Нет нужды говорить о том, что, когда девчушка открыла дверь в дом, сердце мое готово было разорваться на куски от ужаса перед встречей с сэром Энсором и от радости при мысли о том, что, мо­жет быть, сейчас я увижу Лорну.

Но вот я вошел, и страх мгновенно забыт: Лорна, неж­ная, трепещущая, прильнула к моей груди, и я, стараясь успокоить ее, думаю только о ней. Она извинилась за то, что вынудила меня прийти на встречу с сэром Энсором, а я ответил,— и это, конечно же, было величайшей ложью, — что я не боюсь ни сэра Энсора, ни его гнева, коль скоро я завоевал любовь его внучки.

Собравшись с духом, — я чувствовал, ей это было нелегко, — Лорна взяла меня за руку и повела в холодную темную комнату. Мы вошли. На столе горело две свечи. Я не стал осматривать внутреннее убранство, заметив только, что окно комнаты было открыто. Я увидел перед собой сурового старика. Лицо его было отмечено печатью смерти. Нет, он не лежал в постели, вялый и безжизнен­ный, но сидел в кресле, прямой и строгий, покрытый красным плащом, свободно наброшенным на него. Седые во­лосы рассыпались по плащу, бледные пальцы неподвижны, и только большие черные глаза, устремленные ни меня, ясно говорили о том, что властная его душа по-прежнему кипела и клокотала в его немощном теле.

Я едва заставил себя взглянуть на него, так я боялся прочесть на его лице близкую кончину. Чернота его ор­линых очей подавляла скромную голубизну моих бедных глаз. Я низко поклонился старику и постарался унять дрожь в теле. Лорна, решив, что лучше всего оставить нас наедине, вышла из комнаты, и меня, конечно, это совсем не обрадовало.