Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка

Но, как известно, у бедняка счастья, что воды в бредне! Петрик и Медведь, не добежав до Русской улицы, возле площади Доминиканов, угодили в облаву. Только что на Трибунальской улице каким-то неизвестным был застрелен гестаповец. Немцы хватали всех подряд.

— Пустите! Пустите! — вырывался Петрик, больно кусая солдату руку.

— Ах ты, гадёныш! — взвыл солдат.

А Петрик уже вырвался и юркнул в знакомый проходной двор.

— Держи-и-и!

Погоня всё ближе, ближе…

Петрик пойманной птицей заметался в чужом парадном.

— Иди сюда, хлопчик, — позвал его кто-то с лестницы, ведущей в подвал.

Петрик бросился вниз.

Мимо окон простучали огромные сапожища. А вскоре и совсем затихли полицейские свистки.

— Чего он за тобой гнался? — спросила женщина с грудным ребёнком на руках.

— Облава, — сдавленно прошептал Петрик, чувствуя, что задыхается.

— Попей водички, — поднесла жестяную кружку женщина. — О господи, мало им, что всех мужиков поугоняли на каторгу, теперь уже детей хватают…

— Спасибо, тётя… Я пойду…

— А если тебя поймают?

Но не о себе сейчас думал Петрик. Там, в тёмном, сыром подвале, нуждалась в помощи его сестра. И, поблагодарив добрую женщину, Петрик снова выбежал на улицу.

Однако прошло не менее двух часов, пока он смог выбраться на Сербскую.

Жена доктора сказала, что полчаса назад прибежал какой-то мальчик и увёл доктора к тяжело больной девушке.

— Это моя сестра… — с трудом переводя дух, прошептал Петрик. — Спасибо вам, тетя…

С этими словами Петрик бросился по лестнице вниз, выскочил на улицу и побежал домой.

И если бы камни говорили, они поведали бы мальчику, какая страшная сцена разыгралась в каморке.

Стаей коршунов налетели гестаповцы.

— Где твой брат? — гестаповец в бешенстве тряс едва пришедшую в себя больную девушку. — Говори, не то я размозжу тебе голову!

Фигуры немцев, едва различаемые в сгустившихся сумерках, то расплывались и вовсе сникали за мутной пеленой, заволакивающей глаза девушки, то вдруг склонялись над самым её лицом, что-то злобно крича, требуя, угрожая.

Ганнусю схватили за косы и поволокли к машине.

— А-а-а-а! — простирая ручонки к Ганнусе, билась Марця, вырываясь из лап здоровенного толстяка, лицо которого пересекал лиловый рубец, а поблёкшие тусклые глаза в свете зажжённого кем-то фонарика смотрели тупо и бессмысленно.

— Заткни ей рот! — брезгливо морщась, хлестнул перчаткой по лицу ребёнка обер-ефрейтор.

— Пе-е-етр-ри-ик! — жалобно звала Мария.

— Жидёнка киньте в машину, а сами оставайтесь здесь. Мальчишка вернётся, схватить!

— Слушаюсь, герр обер-ефрейтор!

Доктор и Медведь уже были примерно в ста шагах от ворот виллы пани Стожевской, когда оттуда выехала машина. Из машины раздавался детский плач.

— Машина без номера… — прошептал Медведь. Он кое-что смыслил в этих делах. — Гестапо… только у них и бывают без номера… Вот беда! Ковальчуки прятали у себя еврейскую девочку… видно, кто-то донёс… Неужели и Петрика тоже схватили?

— Да, опоздали мы с тобой, сынок, — с сожалением вздохнул доктор.

Они повернули назад и дошли до угла, когда вдруг увидели бегущего Петрика.

У Медведя отлегло от сердца.

— Веди его сейчас же на улицу Льва… Улица Льва, дом семнадцать… квартира один… — тихо проговорил доктор.

— А что там сказать?

— Доктор прислал…

И высокий, сутулый, с гладкими седыми волосами, выбивающимися из-под шляпы, доктор зашагал по направлению к Стрелецкому парку. Он шёл туда с тем, чтобы пройти мимо ворот виллы, откуда выехала гестаповская машина. Ему нужно было убедиться, нет ли там чьих-нибудь наблюдающих глаз.

К счастью, у ворот не было никого.

— Петрик… гестапаки увезли куда-то Марцю…

— И Ганю схватили?

— Сам понимаешь…

— Но как же это?.. Неужели донесла пани Рузя?..

— Куда? — удержал Петрика Медведь. — Хочешь, чтобы и тебя слапали?

Сломленный, Петрик покорно шёл за товарищем без слёз и жалоб. Иной за всю свою жизнь не испытает того, что в этот страшный один день пережил мальчик.

Поправляя перед трюмо причёску, Ядвига Стожевская с напускным равнодушием спросила:

— Казимеж, кто эта женщина, с которой тебя сегодня видели в пассаже Миколяша?

— Немка, ты её не знаешь, — зевнул Данцигер, удобно развалившись на оттоманке.

— Лжёшь! — потемнела Ядвига. — Это была панна Ванда, бывшая певичка из бара «Тибор»! Ты опять-с ней встречался…

— Пани шпионит за мной?

Ядвига порывисто открыла портсигар и закурила.

— Я не позволю меня обманывать!..

— О, майн готт! — с развязной наглостью расхохотался Данцигер. — А что пани Ядвига, собственно говоря, хочет от меня? Разве она забыла, что мы с ней не венчались в кирхе, под звуки органа?

Ядвига властно скрестила руки на груди, и глаза её засветились коварством.

— Ах, вот как! А что пан скажет, если вдруг шефу гестапо станет известно, что оберштурмбанфюрер СС, старший следователь гестапо Данцигер — не немец?.. А всего лишь — тайный агент дефензивы Казимеж Войцех! М-мм?

Она торжествующе ждала мольбы о прощении. «Что, съел? — говорил её взгляд. — Теперь ты, Казимеж, поведёшь себя совсем по-другому».

Негромко, с явной издёвкой Данцигер спросил:

— Разве пани не знает: кто сочувствует евреям, карается как преступник? А пани Стожевская укрывала в своём доме не только еврейского ребёнка, но и детей расстрелянного партизана Михаля Ковальчука…

— Что?! — ужаснулась побледневшая Ядвига. — И это говоришь ты?.. Ты, заставивший меня держать их в моём доме?!

— Пани теряет драгоценное чувство юмора! — обворожительно улыбался рот Данцигера, тогда как глаза оставались колючехолодными. У пани есть доказательства, что я заставил её прятать в этом доме партизан?

— Рафинированный подлец!

— Между прочим, если пани Стожевская без трагических сцен покинет мой дом, я обещаю не преследовать её.

— Твой дом?.. — почти задохнулась Ядвига.

Однако в этот же вечер, роняя злые слёзы, она поспешно укладывала в чемодан самые необходимые вещи. И, наконец, положив перед Данцигером ключи, Ядвига Стожевская покинула свой дом, подобно ящерице, бросающей собственный хвост, попавший в зубы к хищнику.

Утром следующего дня превосходное настроение Данцигера омрачилось. Он был смущён ледяной холодностью своего шефа.

— Вы съели не один пуд соли с этими бандитами, а тайных ключей к их сердцам так и не смогли подобрать! Это не делает чести немецкому разведчику! — выкрикивал шеф. От спокойного и бесстрастного вида, который шеф гестапо бригаденфюрер СС Кацман старался всегда сохранять, не осталось и следа. Со злобной иронией он бросил в лицо Данцигеру: — Оберштурмбанфюрер, скажите, не за то ли вашу шею украшает вот этот рыцарский крест, что в дистрикте Галициен больше не существует никакой «Народной Гвардии»?! Не за то ли, что больше не существует никакого партизана Искры со своим сбродом?!