Идилля Дедусенко - Жаворонки ночью не поют

– Да стой ты, окаянная! Тпру-у-у! Ишь, резвость свою выказывает! Тайка! Вот я те покажу, вот дай только слезть. Живо с тебя шкуру спущу! Вот кнут-то об тебя обломаю!

Девушки смеялись, а лошадь, привыкшая к угрозам деда Макара, знала, что он их никогда не осуществляет, и продолжала тащить телегу, пока не дошла до кормушки, стоявшей в конце двора около сарайчика, в котором её содержали. Она потянулась к деревянному ящику, где после утренней кормёжки осталось немного травы.

– Все б ты ела, все бы ела, – бурчал дед Макар, слезая с телеги. – Сейчас люди не досыта едят, а ты, как-никак, скотина. Ишь, утроба ненасытная, всё тебе мало.

Тайка знала: после этих слов он ей обязательно подкинет травы или даст немного овса. Хоть он и ворчал на лошадь с утра до вечера, но любил её нежно, берёг и холил, и потому Тайка воспринимала его воркотню как проявление самой нежной ласки и заботы. Хорошо изучив эту слабость деда Макара, она порою делала, что хотела.

Девушки, продолжая смеяться над незадачливым возчиком, над его непослушной лошадью, спрыгнули с телеги.

– Вот теперь, значит, опять через весь двор тащить флягу на кухню, – выговаривал Тайке дед Макар, подсыпая сена. – Несознательная ты. За что я тебя только кормлю?

Лошадь повернула к нему голову и, дожёвывая клок сена, добродушно смотрела на своего хозяина фиолетовыми глазами – она его тоже любила, а если и позволяла себе вольности, то не со зла, скорее, потому, что он сам избаловал Тайку, потакая её прихотям.

– А где у вас кухня? – спросила одна из девушек. – Мы отнесём молоко.

– Да вон в том конце, – махнул рукой дед Макар, – вон оно, крылечко.

Девушки подхватили флягу с двух сторон и поволокли через двор. В этот момент на крыльцо выскочила Зойка. Она увидела подруг из окна и очень обрадовалась.

– Рита! Таня! – кричала Зойка. – Вот здорово! Вы чего к нам?

Девушки оставили флягу и кинулись к Зойке. Обнимаясь и целуясь, они заполнили двор таким радостным визгом, как будто их здесь было не трое, а тридцать. Подруги не виделись около месяца, с того самого дня, как сдали последний экзамен. У каждой свои заботы. Зойка почти не отходила от малышей в детдоме, Таня и Рита работали в госпитале санитарками. Времени на встречи совсем не оставалось.

– А чего вы к нам-то? К нам чего? – все ещё переживая радость нежданной встречи, возбуждённо допытывалась Зойка.

Таня и Рита вдруг затихли. Переглянулись, присели на крылечко. Зойка, вглядываясь в их лица, молча села рядом. И сердце у неё защемило от недоброго предчувствия.

– Мы к тебе пришли, – сказала Таня. – Прощаться. Уезжаем с госпиталем на Урал.

– На Урал, – тихо и растерянно повторила Зойка, ей никогда не приходило в голову, что они могут расстаться. – На Урал. Зачем же так далеко?

– Не мы решаем, – ответила Таня.

Рита всхлипнула и, обняв Зойку, прижалась к ней. У Зойки задрожали губы, глаза вмиг наполнились слезами. Таня чувствовала, что тоже сейчас разрыдается.

– Да ну вас! – крикнула она на подружек. – Не на век же расстаемся. Вот отгонят немцев подальше, мы и вернёмся.

– Когда их ещё отго-онят! – еле выговорила плачущая Рита.

– Скоро! Вчера им наши так жару дали! Я сама по радио слышала.

– Девчонки, вы мне обязательно напишите, как до места доедете, – сказала Зойка.

– Само собой, – ответила Таня.

Рита, перестав плакать, помолчала, накручивая на палец золотистый локон, и, сделав над собой усилие, спросила Зойку:

– Лёня пишет?

– Пока только одно письмо получила. Больше месяца шло. Сейчас так долго идут письма.

– Передавай ему привет от нас.

– Обязательно.

Рита с трудом скрывала волнение и вдруг как-то обречённо проговорила:

– Мне кажется, мы уже никогда не увидимся.

– Кажется – крестись! – нарочито грубо оборвала её Таня. – Развели тут нюни. Всё! Идти надо! Там уже раненых грузят.

Подъехал на своей телеге дед Макар, он снова вызвался помочь госпиталю.

– Ну, так что, девчата, едем?

– Едем, едем! – отозвалась Таня.

– Э-эх, едем! – вдруг бесшабашно вскричала Рита и в последний раз обняла подругу. – Прощай, Зоечка!

Рита и Таня вскочили на телегу. Рита, уже весёлая и бойкая, как всегда, тряхнула своими роскошными волосами, толкнула в бок Таню и задорно, с наигранной весёлостью запела: «Разлука ты-и, разлука! Чужая сто-о-ро-на! Никто нас не-е разлучит, как мать-сыра земля!»

Телега таяла на дороге вместе с пыльным облаком, а Зойка всё стояла у ворот, и сердце у неё разрывалось от боли.

В госпитале было необычно шумно. Раненые, прихрамывая, поддерживая друг друга, переговариваясь, кого-то окликали, кому-то кричали прощальные слова. Они заполняли стоявшие на улице машины, которые должны были отвезти их на станцию к поезду. Тех, кто идти не мог, несли на носилках. Когда вынесли Тараса Григорьевича, Рита, шедшая рядом, сказала санитарам:

– Вот сюда кладите, здесь ему будет удобнее.

Тараса Григорьевича положили на телегу к деду Макару, на свежее сено, еще крепко державшее аромат трав.

– О це гарно! – одобрил Тарас Григорьевич. – Дух-то какой! Как у нас на батькивщине. Я сам косил. Да вот откосился. Ну что, дочка, прощай, значит.

– Нет, Тарас Григорьевич, – возразила Рита. – Я с вами. Провожу до вагона, прослежу, чтобы хорошо устроили, а потом домой, вещи собирать. Я тоже с госпиталем уезжаю.

– О це гарно! – снова одобрил Тарас Григорьевич. – А мамка-то как? Отпустила?

– Мама говорит, что даже лучше: там я целее буду.

– Ну, на Урале-то и верно целее, – сказал Тарас Григорьевич. – До Урала немец никогда не дойдет.

У одной из машин показалась Таня. Она помогала раненому, который с трудом шёл, опираясь на неё.

– Таня, давай своего сюда! – крикнула Рита.

Таня подвела раненого, вместе с Ритой подсадила его на телегу.

– Ну что, девчата, едем? – спросил дед Макар.

– Вы поезжайте, а я здесь ещё помогу, – сказала Таня.

Рита махнула ей рукой, забралась на телегу. Дед Макар дернул вожжи, и Тайка двинулась в путь.

– Сонечко-то якэ гарнэ, – удивлялся Тарас Григорьевич, почти не видевший его в палате. – Ласковое.

– А не печёт? – беспокоилась Рита.

– Нет, дочка. Пускай греет.

Второй раненый молчал. Вдруг он поднял голову, прислушался.

– Гудит?

– В ушах у тебя гудит от слабости, – пошутил Тарас Григорьевич.

Раненый напружинился, готовый в любую секунду спрыгнуть с телеги, и повторил теперь уже настойчиво:

– Гудит! Немцы! Налёт!

– Ну-ка останови лошадь, отец, не слышно ничего, – попросил Тарас Григорьевич.

– Тпру, тпру! – приказал Тайке дед Макар, и она, на удивление, сразу послушалась. Тревожно задвигала ушами, забила хвостом. Теперь все четверо явственно различили тягучий, завывающий гул самолетов. До станции осталось всего несколько десятков метров. Только что обогнавшая телегу машина тоже остановилась. Впереди, где виднелся состав поезда, раздался оглушительный взрыв, и в ту же секунду Рита увидела самолеты и цепочку бомб, со свистом летящих к земле.