Эрнест Сетон-Томпсон - Маленькие дикари [Издание 1923 г.]

— Должно быть, выхухоль, шопотом ответил Сам на безмолвный вопрос друга.

— Оху-оху-оху! — раздался знакомый мальчикам крик совы, но за ним последовал какой-то протяжный вой.

— Что это?

— Не знаю.

Они разговаривали шопотом, и обоим было как-то не по себе. Торжественность и таинственность ночи действовала на них подавляющим образом. Однако ни один не предлагал пойти ночевать домой, так как тогда их бивуачной жизни настал бы конец. Сам поднялся и размешал огонь. Не найдя под рукою дров, чтобы подбросить в костер, он что то буркнул про себя и вышел из типи. Лишь много времени спустя он признался, что ему пришлось пересилить себя, чтобы выйти во мрак ночной. Он принес хвороста и плотно запахнул дверь. Скоро в типи опять запылал яркий огонь. Мальчики, вероятно, не отдавали себе отчета в том, что их настроение было отчасти вызвано тоской по дому; между тем, оба они думали о своем дружном семейном кружке. Костер сильно дымил, Сам сказал:

— Не наставишь ли ты клапаны? Ты лучше меня умеешь это делать.

Теперь настала очередь Яна выйти. Ветер усилился и изменил направление. Он передвинул шесты, приспособил отдушину к ветру и хриплым шопотом спросил:

— А как теперь?

— Лучше, — ответил Сам таким же шопотом, хотя разницы почти не было заметно.

Ян вошел в типи с нервной торопливостью и закрыл вход.

— Подбросим топлива и ляжем спать.

Они наполовину разделись и легли, но еще долго не могли заснуть. Особенно Ян был возбужден. У него сердце сильно трепетало, когда он выходил, и таинственная тревога все еще не улеглась. Только вид огня сколько нибудь успокаивал его. Он стал дремать, но просыпался от малейшего шороха. Раз он услышал над головой на покрышке типи странный звук «чик-чик-чок», «чик-чик-чок».

«Медведь!» подумал он в первую минуту, но, собравшись с мыслями, решил, что это сухие листья скатываются по брезенту. Немного погодя, он опять проснулся, услышав около себя «царап-царап-царап». Он молча вслушивался. Нет, это не листья, это животное! Ну да, конечно, это мышь.

Ян, стал сильно стучать по брезенту и свистеть, пока не прогнал ее. Вскоре он опять услышал, как прежде, странный вой на верхушках деревьев. У него волосы стали дыбом. Он протянул руку и помешал огонь, чтобы он ярче разгорелся. Все было тихо, и он на время задремал. Потом он еще раз внезапно проснулся и увидел, что Сам сидит на постели и прислушивается.

— Что такое, Сам? — шепнул он.

— Не знаю. Где топор?

— Вот он.

— Я положу его под боком, а ты возьми себе другой, маленький.

Наконец, они утомились и крепко заснули. Разбудило их солнце, которое сквозь брезент наполняло типи потоком света.

Где топор?

— Дятел, Дятел! Вставай! Проснись! Эй, Дятел! — кричал Ян в ухо своему товарищу.

Сам не сразу проснулся, но тотчас же все припомнил и протянул:

— Ты и вставай! Сегодня ты готовишь, а я буду завтракать в постели. Кажется, у меня опять колено сломалось.

— Да ну, вставай! Пойдем, выкупаемся перед завтраком.

— Покорно благодарю! В эту пору купаться холодно и сыро.

Утро было ясное и прохладное. Птицы пели.

Когда Ян встал и взялся за приготовление завтрака, то даже удивлялся, отчего накануне ему было так жутко. Теперь он не мог этого понять. Он хотел бы вновь услышать странный вой на верхушках деревьев, чтобы выследить его происхождение.

Среди золы было еще несколько тлеющих угольков. Через минуту у него ярко пылал огонь, в котелке кипела вода для кофе, а на сковородке весело шипела ветчина.

Сам, лежа на спине, наблюдал за товарищем и высказывал свои замечания.

— Ты, может быть, прекрасный повар, — сказал он, — но в топливе ничего не смыслишь. Вот посмотри!

Огромные искры одна за другою с треском вылетали из костра и падали на постель и на покрышку типи.

— Чем же я виноват?

— Ставлю лучшую папину корову против твоего перочинного ножа, что ты подбросил в огонь вяз или болиголов.

— Правда, — признался Ян.

— Сын мой! — сказал Великий Вождь Дятел. — В типи искры не допускаются. Береза, клен, орешник, ясень никогда не дают искр. Сосновые сучки и корни тоже, но они дымят, как… как… ты уж знаешь… Вяз, болиголов, каштан и кедр ужасно сыпят искрами; они не годятся для избранного общества. Индеец не любит костра, который шипит и трещит. Враг может услышать и… и, наконец… постель может сгореть.

— Понимаю, дедушка, — ответил повар, мысленно замечая все, что ему сказал Сам.

— А теперь вставай, слышишь! — сказал он угрожающим голосом и взял в руки ведро с водой.

— Великий Вождь Дятел испугался бы, если бы Великий Вождь Повар имел отдельную постель. А теперь он только презрительно улыбается, — заметил Сам.

Однако, видя, что завтрак готов, он через несколько минут встал. Кофе подействовал на них, как живительный эликсир. Они весело болтали и от души смеялись, вспоминая о своих ночных страхах.

— Слушай, Сам, как же насчет Гая? Возьмем мы его в свою компанию?

— Я тоже думал об этом. В школе или в другом месте я не захотел бы заводить нового товарища. Но в лесу становишься добрее и ласковее, и втроем лучше, чем вдвоем. Вдобавок он уже принят в наше племя.

— То-то и есть. Давай, покричим ему.

Мальчики закричали, чередуя обыкновенный звук голоса с пронзительными взвизгиваньями. Это был условный призыв, на который Гай немедленно являлся, если у него не было спешной работы, и отец в ту минуту не оказывался поблизости, чтоб удержать его от бегства к индейцам. Вскоре он показался, размахивая веткой в знак того, что он является с дружескими намерениями.

Однако он шел очень медленно, и мальчики заметили, что он сильно хромал и опирался на палку. Он шел босиком, как всегда, но левая нога была у него обмотана тряпкой.

— Эй, Ветка! Что случилось?

— Упал. Папа вообразил, что я не работал, а катался верхом, на лопате. Он замахнулся на меня, а я в это время бросился на землю. Тогда он немножко стукнул меня по ноге лопатой. Ну, и ревел же я! Должно быть, вам было слышно?

— Наверное, — сказал Сам. — Когда это было?

— Вчера около четырех часов.

— Так и есть. Мы слышали ужасный визг. Ян говорит: «Как поезд опоздал!» А я отвечаю: «Какой там поезд? Я уверен, что Гая секут».