Эрнест Сетон-Томпсон - Маленькие дикари [Издание 1923 г.]

— Ян, иди сюда!

— Ты меня зовешь? — спросил Маленький Бобер с необыкновенной важностью.

— Да, Великий Вождь. Позволь тебя побеспокоить. Я сделал открытие. Видишь, кто у нас был ночью, когда мы спали?

Он указывал на «книгу посетителей».

— Я не даром каждую неделю чистил ваксой обувь и знаю, что один след здесь от папиных башмаков, а другой от маминых. Но интересно, до каких пор они идут. Я еще не смотрел около типи.

Мальчики возвратились к типи и хотя следы были уж сильно затоптаны их собственными ногами, но все-таки они могли убедиться, что отец с матерью тайком посетили их ночью или, вернее, поздно вечером. Должно быть, родители увидели, что все благополучно, а мальчики спят мирным сном, и со спокойным сердцем ушли домой.

На следующее утро Совет приказал третьему Вождю: во-первых, чисто умыться, во-вторых, в течение всего дня исполнять обязанности повара. Умываясь, он ворчал:

— И что они выдумали? Все равно через минуту опять выпачкаюсь.

Надо отдать справедливость, что в этом Гай недалеко ушел от истины. Он принялся за стряпню с увлечением, которого хватило приблизительно на час. Потом стряпня перестала его занимать, и он сразу оценил, так же, как и другие мальчики, сколько для них делалось дома. К обеду Гай поставил грязные тарелки и объяснил, что если у каждого своя, то это ничего. Нога его тоже сильно беспокоила. Он уверял, что от топтанья на месте она у него очень разболелась. Однако, когда после обеда все отправились с луками в лес, она у него совершенно прошла.

— А, красная птичка! — воскликнул он, увидев кардинала, который сидел низко на ветке, сверкая яркими перьями на солнце. — Я в нее прицелюсь.

Он пустил стрелу.

— Эй, Ветка! — сказал Сам. — Не смей стрелять в маленьких птичек. Это против правил и принесет тебе беду, большую беду. Могу тебя уверить, что нет худшей беды, как папина плетка. Верь моему опыту.

— Что же за интерес играть в индейцев, если нельзя стрелять? — протестовал Гай.

— Можешь стрелять ворон и соек, а если хочешь и сурков.

— Я знаю, здесь есть один сурок с медведя ростом.

— Да? С какого медведя?

— Смейтесь, смейтесь! У него нора на нашем клевере. Она такая большая, что косилка туда провалилась и потащила за собою папу.

— А как же лошади-то выбрались?

— Косилка сломалась, и надо было слышать, как папа ругался. Он обещал мне четвертак, если я убью сурка. Я ставил капкан в нору, но хитрая бестия каждый раз роет ход под ним или рядом. Наверное, нет зверя хитрее старого сурка.

— Он и сейчас там? — спросил Вождь № 2.

— Там. Он подгрыз уж полдесятины клевера.

— Давайте, сделаем на него облаву, — предложил Ян. — Можно его найти?

— Еще бы! Я, когда прохожу, всегда его вижу. Он большой, как теленок, и такой злой да старый, что у него вся голова поседела.

— Застрелим его, — сказал Дятел. — Это стоит. Может быть, твой папа даст каждому из нас по четвертаку.

Гай фыркнул.

— Вы моего папы не знаете, — заметил он и потянул носом воздух.

Придя к посеву клевера, Сам спросил:

— Где ж твой сурок?

— Здесь.

— Не вижу.

— Он всегда бывает здесь.

— А сейчас нет.

— Я каждый раз его здесь вижу. Он ужас какой! Куда больше этого пня!

— Вот, по крайней мере, его след, — заметил Дятел, указывая на отпечаток, который скрылся под его огромной ступней.

— Видишь! — торжествовал Гай. — Настоящий леший!

— Конечно! А коров он у вас не таскает? Удивляюсь, как он до сих пор не испугал тебя на-смерть.

— Господа, тут есть срубленная береза. Хотите коры?

— Я хочу, — ответил Маленький Бобер.

— Впрочем, постой. Обождем. Она на опушке нашего леса, а папа еще в огороде.

— Лучше сделаем набег на поселение бледнолицых, — сказал Старший Вождь, — и добудем молока. У нас запас кончился, а мне интересно посмотреть, нет ли у них чего-нибудь новенького.

Мальчики спрятали луки, стрелы и головные уборы и, совершенно забыв взять с собою ведро, пошли, «как индейцы», гуськом по меченой тропинке. Они старательно выворачивали пятки и молча указывали на дорогу, выражая знаками, что им грозит большая опасность. Под прикрытием забора они пробрались к служебным постройкам. Все двери были отперты, и везде люди были заняты какой-нибудь работой. В одну из дверей вошла со двора свинья. Мальчики услышали возню. Свинья с визгом выскочила назад. Вслед за тем раздался голос Рафтена:

— Проклятые свиньи! Надо бы мальчикам вернуться, чтоб смотреть за ними.

Эти слова встревожили и напугали воинов. Они спрятались в большом погребе и стали там держать совет.

— Слушайте, Великие Сенгерские Вожди! — сказал Ян. — Я возьму три соломинки: длинная будет для Великого Дятла, средняя — для Маленького Бобра, а короткая, толстая, с узлом на конце и трещиной наверху, — для Ветки. Я зажму эти соломинки в руке, а потом брошу. Куда они упадут, туда мы должны итти. Это — великое гадание.

Они упали. Соломинка Сама была обращена к дому, соломинка Яна — немного южнее, а соломинка Гая — в ту сторону, откуда они пришли.

— Ага, Ветка, ты должен итти назад! Так велит соломинка.

— Не верю я вашим глупостям.

— Ну, и будет тебе беда.

— Все равно, я не уйду, — упрямо сказал Гай.

— Моя соломинка велит мне итти в дом, очевидно, на поиски молока, — заметил Сам.

Яну выпало итти в сад, а Гаю — вернуться во владения Бёрнса.

— Не хочу! — сказал Гай. — Я пришел сюда за вишнями. Вы думаете, что это в первый раз?

— Теперь мы разделимся, а потом встретимся на опушке леса под липами, куда каждый принесет свою добычу, — сказал Старший Вождь.

Сам юркнул в кусты, а затем прополз между крапивою и кучами навоза к северной части двора и остановился у дровника, примыкавшего к дому. Он знал, где работают батраки, и соображал, где в эту минуту его мать. Его смущала только собака. Старый Кеп мог быть на парадном ходу, но мог быть и в другом месте, совсем некстати для задуманного плана. Дровник примыкал к кухне. Молоко хранилось в погребе, а одно из окон погреба выходило в темный угол дровника. Сам без труда поднял его и влез в прохладный погреб. На полках длинными рядами стояли кувшины с молоком. Он поднял крышку с последнего кувшина, отпил большой глоток и облизнул сливки, оставшиеся на губах. Только тогда он вспомнит, что не принес ведра, впрочем, он знал, где найти другое. Он осторожно поднялся по лестнице, избегая первой и седьмом ступенек, так как помнил, что они скрипят. Дверь со стороны кухни была заперта на крючок. Он просунул лезвие перочинного ножа в щель и откинул крючок. Несколько минут он прислушивался, но в кухне все было тихо, и он решился осторожно приотворить старую скрипучую дверь. Он никого не нашел, кроме маленькой девочки, которая спала в своей кроватке. Входная дверь была настежь открыта, но собака против обыкновения, не лежала на крыльце. Над кухней находился чердак, куда проникали через лестницу и откидную дверь. Лестница была приставлена, и дверь откинута, но на чердаке все было тихо. Сам остановился около малютки, проворчал: «уф, бледнолицая девчонка!», поднял руку с угрожающим видом, как будто хотел нанести спящей сестричке смертельный удар и, нагнувшись, так нежно поцеловал ее в розовые губки, что она во сне стала тереть их кулачками. Затем он пошел в кладовую, взял большой пирог и жестяное ведерко и опять отправился в погреб. Сначала он только притворил дверь за собою, но потом сообразил, что Минни, проснувшись, начнет бегать по комнате и может как-нибудь ее толкнуть и упасть. Он вернулся, приподнял крючок так, что только кончик его приходился против щели, закрыл дверь и лезвием ножа опять накинул крючок на петлю. После этого он удрал с пирогом и молоком.