Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей

И делать-то им в ней теперь было нечего…

Может, все еще бродил где-нибудь здесь одуревший от поисков несуществующего камня Проня, может, прошел охотник, может, лесничий… Тревожил другой след — тот, что видели они у выхода из землянки.

Утят корсары забрали. Но сегодня путешественников это ни чуточку не огорчило. Их ждали иные заботы…

Петькина мать была в поле.

Стараясь делать это как можно незаметнее, приготовили и сложили в сараюшке Петькины телогрейку, ботинки, кепку. Петька залез в буфет и взял из стоявших там в два ряда четырех выпеченных матерью хлебов целую буханку. Слазил в погреб, набрал картошки, отсыпал из мешочка соли, взял из кадки несколько соленых огурцов, пяток сырых яиц из корзинки, десяток соленых рыжиков. Все это аккуратно уложили в котомку и спрятали в сараюшке, за дровами.

Затем пошли к Никите и долго играли в чижика перед домом, пока бабка Алена собиралась навестить какую-то кумушку в дальнем конце деревни.

Подходил Мишка и некоторое время подозрительно наблюдал за их игрой.

— Чего ж вы утят не идете смотреть?

— А что их смотреть, — отозвался Петька. — Завтра наша очередь — и насмотримся.

Мишка потолкался-потолкался, ничего не сказал, ушел.

Проделали в доме Никиты ту же операцию, что и в Петькиной избе.

Притащили из тайника фонарь, компас, веревку, штык, шпагат, заново оборудовали дротик. Заправили фонарь керосином и еще бутылку керосина налили про запас.

Словом, подготовились к новым испытаниям как следует. Опыт они теперь имели, и ни одна спичка не должна была намокнуть, ни одна картофелина пропасть даром. Удочки решили не брать, поскольку идти предстояло тайгой — набрали побольше картошки.

Можно бы, конечно, спуститься до Засулей или хотя бы до Гуменок по Туре, а уж оттуда пешком идти на Лысуху. Но исчезновение лодки сразу бы навело на их след.

Когда снаряжение было приготовлено, вспомнили еще о двух препятствиях. Бабка Алена, не доверяя внуку, последнее время то и дело заставляла его спать в доме. А сама спала до того чутко, что не только встать и выйти, но даже кашлянуть нельзя было тайком от нее.

Второе препятствие заключалось в слове, которое они дали Валентине Сергеевне, что ничего не предпримут без ее ведома.

Трудности эти недолго озадачивали путешественников.

Через десять минут они уже толклись в конюшне, около дядьки Филиппа.

— Дя Филипп, возьмите нас в ночное! А, дя Филипп?..

Дядька Филипп, очищая вилами лошадиные стойла, то надвигался на приятелей, то отступал от них, попыхивая толстой самокруткой из-под опущенного до кончика носа козырька, молчал.

Потом глянул одним глазом.

— А… окучивальщики?.. Нет. Раз обманули, другой раз не поверю…

— Мы больше не… — начал было заверять Никита и осекся. Они хотели как раз «да», а не «не», — они хотели сбежать ночью.

Грустные, вышли из конюшни на улицу.

И тут Никита хлопнул себя по широкому лбу, вышибая наружу очередную идею.

— Зачем бежать ночью? — спросил Никита.

— Как зачем?.. — переспросил Петька, но в следующую минуту от восторга чуть не свалил Никиту ударом кулака в плечо. Самые простые мысли всегда приходят после самых сложных.

Путешественники могли спокойно выйти из дому поутру и к тому времени, когда их хватятся, быть уже либо у подножья Лысухи, либо на Змеиной горе.

С вечера заготовили три письма. Теперь они были уже не новичками в многомиллионной армии адресатов и корреспондентов. Письма получились короткими, солидными, успокоительными.

Бабка Алена, действительно, будто чувствовала что, заставила Никиту спать дома.

Но Петька-то ночевал в сараюшке. И часа ночи ему хватило, чтобы, нагрузив на себя два мешка, две телогрейки, фонарь и прочую амуницию, вдоль Стерли оттащить все к самому водопаду.

Сердце немножко поколачивало от шорохов в тайге. Но все же Петька тщательно подвязал мешки на сосне, высоко от земли, тщательно припрятал остальной инвентарь. Бегом возвратился домой и до семи утра спал в сараюшке мертвецки, без единого сновидения.

Разбудил его грохот сигнальной банки над ухом.

Никита притащил ему огромный кусок пирога с картошкой — подкрепиться. Петька съел его, не одеваясь, до крошки. Но потом они зашли еще к Петьке и по возможности не спеша уничтожили все, что предложила им Петькина мать.

Лишь когда обоим стало невмоготу от пресыщения, Петька сказал:

— Пойду, ма, пескарей наловлю утятам… — И взял мешковину.

— Чего ж, налови… — отозвалась Петькина мать, чуточку удивленная обходительностью сына. Ловить пескарей — предупреждает. Но только через сутки она вспомнит, что это как раз и было подозрительно.

Небрежно вскинув за спину старую мешковину, прошли через всю деревню.

Оглянувшись по сторонам, убедились, что за ними никто не наблюдает, опустили в голубой почтовый ящик на доме дядьки косого Андрея три письма.

Расчет был простым. Если сегодня никому в Белой Глине и в Рагозинке писем не будет, дед Матвеич заглянет в голубой ящик только завтра, если письма будут — Матвеич опустошит ящик после обеда, на обратном пути из Рагозинки.

В любом случае беглецы будут уже далеко.

Первое письмо было адресовано в Курдюковку учительнице Валентине Сергеевне.

«Уважаемая Валентина Сергеевна!

Извините, пожалуйста! (Владькино выражение). Нам надо срочно отправиться в поход дня на четыре. Предупреждаем Вас, как обещали. Извините, пожалуйста. (Владькино выражение.) Взять Вас с собой мы не можем. Дорога очень трудная. Мы уже ходили — знаем. Мы закалялись, а Вы нет. Холод, комары. У нас же брюки, а Вас закусают. Извините, пожалуйста! (Владькино выражение.) За нас не беспокойтесь.

С пионерским приветом

Второе письмо было адресовано в Белую Глину Анастасии Ложковой.

«Мама!

Ты не беспокойся. Я на четыре дня. И вернусь. Это срочно. Не беспокойся. Потом все расскажу. Иду в поход.

Петьке очень хотелось пообещать матери, что он купит ей когда-нибудь большую пуховую шаль, на которую она всегда заглядывалась у председательши. Купит и еще что-нибудь получше… Но хвастаться было не в Петькиных привычках.

Третье письмо назначалось бабке Алене.

Бабка читать не умела, но для порядка решили известить ее наравне со всеми.

«Бабушка!

Я с Петькой иду в четырехдневный поход. Не беспокойся. Скоро вернусь. Хлеба, картошки, яиц и огурцов мы взяли.

До свидания.

Проходя мимо сопляковской усадьбы, остановились посреди поляны, пожестикулировали, как бы совещаясь, взять утят сейчас же или на обратном пути от реки.

Сошлись на том, что лучше — от реки.

С удовлетворением заметили конец подзорной трубы, торчащий сквозь щель Владькиного сеновала.