Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей

— Чего ты проснулся? — спросил Петька.

Никита пожал плечами.

— Лежал, лежал — и проснулся…

Петька перестал смеяться. Наклоняясь к огню, опять незаметно вздохнул.

Так они и сидели, пока небо вовсе не побелело, пока тайга не приобрела свою действительную — зеленую окраску, пока не загомонило вокруг на все лады птичье царство, пока первый горячий луч не прорвался из-за горы и не позолотил верхушку самой высокой сосны.

Тогда они оба встали и — Петька с дротиком, будто случайно, Никита, будто случайно, со штыком — прошли к тому месту, где «стоял» Проня.

Ни малейшего следа на мху, ни царапины на кустах.

Петька прошелся, ступая нарочито тяжело, — за ним тоже не осталось следов. Никита опять зашевелил бровями.

Обшарили все на десятки метров вокруг и не обнаружили ничего подозрительного.

Окончательно приободрившийся Петька решил, что глупо предполагать здесь Проню. И зачем они ему нужны, а если нужны, чего бы он церемонился, разглядывая их?

Стрела торчала, крепко воткнувшись в прогнивший, давно поваленный ствол березы.

Никита отошел и еще раз выстрелил в ствол. Пробивая кору, стрела стукнула. Этот звук они вполне могли принять ночью за испуганный и возмущенный возглас притаившегося человека: «Ук!..»

Петька возвратился к костру, отвязал мешки, зарыл в золу четыре картофелины, испек их, приготовил огурцы, отрезал два ломтя хлеба. И только тогда подошел к костру Никита.

— Ну, чего ты там?.. — спросил Петька.

— На всякий случай, — с облегчением ответил Никита, и Петька понял, что ничего подозрительного ему так и не удалось найти.

— Шамаем! — сказал Петька. — Надо управиться по холодку.

Вчерашняя грусть и ночные страхи забылись, едва путешественники сделали первый шаг от опушки леса вверх по склону горы. Мешки, оружие, веревки — все взяли с собой.

Взбираться поэтому было трудно, но зато они могли не волноваться на случай внезапной задержки в пещерах: провизия есть, вода есть… Да и не хотелось оставлять что-нибудь на «заколдованной» поляне.

Сил напрасно не тратили и через каждые пятьдесят — шестьдесят метров подъема присаживались отдохнуть. К полудню, когда солнце оказалось прямо над вершиной Черной горы, они уже стояли на каменистой площадке, которую вырубила сама природа на средине горы между ее основанием и вершиной.

Буквально в полуметре над их головой зиял вход в первую пещеру и метров на несколько в сторону, метров на шесть вверх по отвесной скале — еще один выход.

Отсюда, с площадки, была хорошо видна оставленная ими поляна, даже черное пятнышко залитого костра, и — ни души по тайге, ни дымка, ни движения.

Оба почти не сомневались, что мало-мальски разумный человек должен бы спрятать свои сокровища в верхней пещере или в третьей, которую они пока не нашли. Однако, во избежание ошибок и ненужной спешки, решили обследовать первую.

Петька без труда вскарабкался на основание пещеры у входа, выпрямился во весь рост, за руку втащил Никиту. Еще раз оглянулись на тайгу, зажгли фонарь и, держа его перед собой, шагнули вглубь.

Фуркнув, шарахнулась на выход летучая мышь.

Под ногами валялись косточки какого-то зверька.

Коршун лакомился или сова…

Лишь несколько первых шагов прошли, не сгибаясь, дальше, метров двадцать еще шли, согнувшись в три погибели. На глине, которой было покрыто дно пещеры, оставались за ними отчетливые вмятины следов.

Грунтовая вода вымывает эти длинные пещеры в горах, и под каменистой крышей, в каменистых стенах только «пол» бывает намытым из серой, перемешанной с грунтом глины. Будто серый ручей застыл и каждой своей волной, каждой струйкой хочет двинуться дальше, а не может…

Ни единого ответвления ни вправо, ни влево не было, а пришлось уже ползти на четвереньках, чтобы случайно не расшибить голову о свисающие над путешественниками каменистые уступы. Наконец пещера и вовсе сомкнулась понадвинутыми с трех сторон плитами до высоты ползущего на четвереньках человека.

Надо было одному лезть дальше, другому остаться для страховки на месте.

— Я полезу, — сказал Никита.

— Нет, я, — не выдержал Петька, уже развязывая веревку.

— Ну, тогда я в той полезу первым, — предупредил Никита.

Петька сразу заколебался.

— Ладно: здесь ты, а там — если полезем — я. Ладно?

Никита с готовностью обвязал себя вокруг пояса веревкой.

— Дерну три раза — вытаскивай, четыре — ползи за мной, — предупредил начальник штаба, и сначала фонарь, затем шарообразная Никитина голова, а потом и весь Никита исчезли в узкой щели подземного хода.

Петька остался в кромешной темноте.

У него был огарок свечи. Еще один огарок был в оставленном Никитой мешке, но эти огарки могли понадобиться на случай, если Никита дернет четыре раза.

Веревка, подрагивая и останавливаясь ненадолго, медленно скользила из Петькиных рук.

Никита полз уже на локтях, переставляя перед собой фонарь, сантиметр за сантиметром. Камни сжимали его со всех сторон все теснее, теснее, пока Никита не оказался перед совсем узенькой щелью, куда можно было протиснуться, лишь уцепившись за какой-нибудь уступ впереди и всеми силами подтягивая себя на животе. Ни одного ответвления по пути не было. И Никита хотел протискиваться дальше, когда сообразил, что прятать сокровища должен был взрослый человек, а в такую щелку взрослому не пробраться. Обеими руками расковырял глину у основания и под трехсантиметровым слоем ее уже скребанул ногтями по камню. Разрыть ход никто не мог.

Никита изо всей силы дернул три раза за веревку и сделал движение, чтобы ползти обратно.

В следующее мгновение холодный пот прошиб все его тело, и с минуту примерно он лежал, чтобы окончательно прийти в себя, хотя веревка и давила его в живот, — это старался подстраховщик Петька.

Сделав движение, чтобы ползти назад, Никита ударился о каменистый свод и понял, что стоило ему протиснуться дальше — и он бы никогда уже не выбрался наружу… Вот отчего пробил холодный пот. Ползти вперед можно на локтях, можно ползти, хватаясь за крошечные выступы впереди и подтягивая себя на животе, а чтобы ползти назад, надо иметь возможность подниматься на коленях или хотя бы упереться руками под собой. За веревку в извилистой пещере не вытянешь…

Начало пути назад далось ему ценой отчаяннейших усилий. Каждый миллиметр он одолевал напряжением всего тела…

Петька этих миллиметров не замечал и, уже волнуясь, звал в темноту:

— Никита!.. Никита!.. Слышь!.. Дурная башка! Ну, чего ты!..

И тянул, изо всей силы тянул за веревку, лишь иногда, на всякий случай, давая слабину. Он уже хотел было зажечь свой огарок и лезть следом, когда заметил наконец, что веревка вроде бы поддается. Натянул ее как следует, перехватил кулаком у самой расщелины, прижав руку к камню, выждал несколько минут и с замиранием потянул веревку на себя. Рука сантиметров на десять отошла от входа. Петька чуть не заплясал на радостях, если бы только можно было плясать, сидя на корточках.