Кирей Мэргэн - Тайна Караидели

— Вот когда две автомашины сталкиваются, — сказал Шакир, — приезжает милиция и все вымеряет и вымеряет. Давайте и мы пойдем на место и установим, где чей участок, кто пропустил.

— Нечего там вымерять! И так ясно! — закричал Мидхат. — Самбосаит прошел между раздвоенной березой и бугром. Как раз на участке Нафисы и Айгуль. Да они и сами этого не отрицают.

Девочки молча согласились с ним.

— Значит, надо их судить судом чести! — сделал вывод Мидхат.

— Нет, я этого сказать не хотел, — смутился Шакир, который никогда не хотел причинять кому бы то ни было неприятности.

— Мы еще не научились быть часовыми, — сказала Нафиса, — потому что нас оставили без практики. Если бы мы с самого начала похода дежурили, все было бы хорошо. Вначале у всех бывают ошибки. И у мальчишек были, Мидхат…

— Заткнись! — грозно закричал Мидхат. — Я тебе сейчас покажу! Не смей клеветать на человека!

— Ах, как я испугалась! — сморщилась Нафиса. — Герой! Лодку потерял! За лодку еще отвечать будете! Родителям твоим платить придется! А что Айгуль храпит, так ты в сто раз хуже — за едой чавкаешь, как поросенок!

Такого оскорбления Мидхат вынести не мог. Он подбежал к Нафисе и больно дернул ее за косу.

— Ой! Фатима-апай, что же это такое!

— А! Жаловаться? Ябеда! — Мидхат толкнул Нафису, и она упала на траву. — Вот тебе, вот тебе!

— Они говорят, что еще не научились дежурить! Но ведь им предлагали с самого начала дежурить вместе с нами и учиться, почему же они отказались? Часовой должен знать очень многое. А они думают, что одних разговоров достаточно! — сердито сказал Иршат.

— Шакир! — прошептала Фатима, которая чувствовала, что теряет способность управлять ребятами.

— Подумаешь, какой учитель нашелся! — подбоченилась Айгуль. — Мышонок несчастный! Жил — молчал, умирал — дрожал! Премудрый пескарь!

— Твое дело — котлеты! Косы заплетала бы, и все! — снова вступил в спор Иршат.

На него набросилась Айгуль, на помощь ему поспешил Малик.

— Вертушка! — закричал он и попытался испробовать на Айгуль прием, показанный Самбосаитом.

Но Айгуль сама воспользовалась этим приемом и опрокинула его.

Фатима попыталась закричать, но не смогла. Слезы, крупные, горячие слезы катились из ее глаз.

Первым это увидел Юлай.

Он бросился разнимать дерущихся.

Но когда все утихомирились, Фатимы уже не было.

— Мы, — сказал Юлай, — должны немедленно пойти к Фатиме и извиниться.

Вожатую нашли в палатке. Лицо ее было красным от слез.

— Фатима-апай, мы пришли, чтобы сказать вам… — начал Юлай.

— Ничего не надо говорить. — Фатима встала, скрестила руки на груди. — Вы всё уже сказали. И показали. Показали, что вы не уважаете ни меня, ни друг друга. А ведь настоящий мужчина должен быть рыцарем. И вы, девчонки, тоже хороши… — Слезы с новой силой брызнули из глаз Фатимы.

Девочки бросились обнимать вожатую. Мальчишки стояли, переминаясь с ноги на ногу.

— Уйду я от вас! — сказала Фатима.

— Не на-адо! — запричитали девочки.

— Мы больше не будем, — сказал Юлай.

— Не будем, — повторили Мидхат и Иршат.

«Рустам-агай!

Нет, из меня не выйдет педагога. Никогда! Я говорю об этом уверенно и твердо, окончательно испытав себя в эти дни. Не получается у меня, понимаете? Казалось, все хорошо, но вот все рушится — и взаимоотношения с ребятами, и взаимопонимание, и все-все-все…

Делаю одно — выходит другое.

Пытаюсь сколотить крепкий, спаянный отряд, дружный в любой обстановке, а мальчишки дерутся с девчонками прямо у меня на глазах.

Не вяжутся концы с концами, хоть плачь!

Никакой я не педагог, а просто Фатима, без всяких способностей и талантов.

Сколько книг перечитала я о пионерских походах, сколько инструкций и методических разработок! Казалось, все так ясно, понятно, бесспорно и не вызывает никаких вопросов. Но все оказалось не совсем так.

Сбор отряда, на который я рассчитывала, как на серьезную воспитательную меру, превратился сперва в перебранку, а потом и в драку.

Нет, вожатого, который не знает, как себя вести, надо гнать, гнать немедленно! Прошу вас сделать это, связавшись с райкомом комсомола.

Говорят, воспитатель должен быть таким-то и таким-то. Я изо всех сил стараюсь быть таким. Но разве можно превратить кролика в кенгуру? Нет, это невозможно!

Поверьте, стараюсь изо всех сил, и все равно результат один. Он равен нулю!

Мне даже и подумать страшно о том, что в начале учебного года мне придется рассказать на педсовете о проделанной за лето работе. Что я скажу? Что скажу родителям?

Каждую ночь я просыпаюсь с тревогой за ребят, а бывает, и вообще не могу уснуть. Вскакиваю, чтобы посмотреть, всё ли в порядке, все ли здоровы, как там часовые.

Я чувствую себя не на месте. Прошу вас, Рустам-агай, учесть все это и рассматривать мое письмо как официальную просьбу об освобождении меня с начала учебного года от работы в школе.

С искренним уважением —

Фатима».

Стирка, штопка, ремонт рюкзаков занимают весь день.

Следующее утро отряд встречает все в том же лесу.

Нафиса кончила свои дела немного раньше других. У нее осталось время, и она отправилась в лес.

Солнце, как золотой пароход, пустилось в плавание по сине-голубому морю неба.

Травинки облегченно вздохнули, сбросив с себя тяжкую ношу — серебряные капли росы, выпрямились, будто разогнули спину, стоят во весь рост, радуются солнцу.

Листья деревьев отряхнули капли вечернего дождя, как только что выкупавшиеся птицы.

Вся природа словно так и ждала появления солнца, и теперь ожила, воспрянула, засверкала.

Вот вышла погулять по траве зеленая гусеница. Как бы опасаясь чего-то, остановилась, осмотрелась, снова пошла, то выгибаясь в дугу, то вытягиваясь в струнку. Она поднималась вверх, измеряя своими шагами стебель травинки.

У каждой сороконожки — свой аршин.

Нафиса наблюдает за гусеницей и улыбается.

Такая слабенькая эта гусеница, такая маленькая, а хитрая!

Только к ней подойдешь, она тотчас сворачивается калачиком и лежит. Будто мертвая! А вот попытаешься тронуть ее или взять в руки — еще сильнее, еще круче сворачивается, еще больше отвердевает ее тельце. Сбросишь ее с травинки на землю — некоторое время будет лежать неподвижно. Но едва покажется ей, что опасность миновала, снова выпрямится и мгновенно спрячется под какой-нибудь листок.

А вот из муравейника выползли муравьи. Сложив передние лапки, они делают ими движения, похожие на умывание. А потом со всех ног бегут по каким-то своим делам в разные стороны. Не проходит и минуты — возвращаются. Кто тащит соринку, вдвое или втрое большую, чем он сам. Кто муху. Кто еще что-то. А те, которые без груза, почтительно уступают дорогу.