Вадим Собко - Скала Дельфин

Посмотрел я на него, на палача всего города нашего — такой невзрачный, бледненький, в пенсне, еще и лысеть начинает. Как посмотреть на него — ангельской доброты человек, а сколько людей, собака, на тот свет отправил.

— Мы от вас ждем большой услуги, Матвей Петрович, — говорит полковник, когда я уже сел и сигару его курил, — большой услуги. Видите, — говорит он и штору на окне открывает, — вон на рейде у Графского мола крейсер «Галифакс» стоит.

Посмотрел я в окно. Море синее такое, так мне на волю захотелось, потому что хоть и не арестован я, а все же душно мне с полковником. Вижу, стоит «Галифакс», крейсер трехтрубный, и все двенадцать пушек на город нацелены.

А чуть слева от него — баржа стоит, тюрьма страшная.

— Так вот, Матвей Петрович, вчера с крейсера «Галифакс» одного мертвого матроса в море сбросили с гирями на ногах. Так надо нам того матроса снова достать. Поспешили похоронить его. А если вы, Матвей Петрович, не согласитесь, — говорит полковник и улыбается, а улыбка такая приятная, словно он мне подарок вручает, — а если не согласитесь, то придется вам за тем матросом на дно моря пройти, только уже с гирьками на ногах.

Посмотрел я на крейсер, а там же возле него — глубина. Никто туда никогда ни раньше, ни теперь не лазил. Однако ничего не поделаешь, хоть самому лезть, хоть тебя туда спустят — одинаково весело.

— Что ж, — говорю, — готовьте водолазный баркас, и костюм, и скафандр где–нибудь новый доставайте, чтобы все исправно было, потому что умирать мне неохота на дне морском, а матроса вашего я вам достану.

Мало что–то было у меня желания туда лезть, но ведь они меня об охоте не спрашивали. Быстро баркас снарядили, все как из–под земли взялось, и поехали мы с тем же поручиком к крейсеру, где матроса надо было искать. Встали. Погода такая хорошая, зюйд–вест под вечер затихает, город лежит передо мной как вымерший, тишина такая.

На баркасе двое матросов с «Галифакса», ни черта по–нашему не понимают, но, видно, водолазное дело знают: около скафандра и насосов орудуют хорошо. Только что–то замечаю я — настроение у них неважное. Молчат, мрачные и не улыбнутся друг к другу.

— Ну, — говорю, — держитесь, ребята. Берегите нервы и не волнуйтесь. Достанем сейчас со дна морского вашего братика.

Молчат, ни слова. Только поручик на меня прикрикнул, чтобы я не очень болтал. Ну, я и замолчал.

Снарядили меня спускаться, все чин по чину, и пошел я вниз.

Там глубоко, спускаюсь себе помаленьку, а течение понемногу сносит меня в сторону; знаешь, там, у Графскому мола, подводное течение, где источники. Где же здесь их матроса искать, думаю, когда его занесло, пожалуй, черт знает куда. И вот становлюсь на дно, встал, оглянулся, посмотрел и похолодел весь: стоит около меня женщина, к ногам ее тяжелые камни привязаны, глаза выкатились, волосы распущены и руки вверх подняты. Качает ее течение, и кажется, что живая она идет за мной.

Матвей Петрович сплюнул и помолчал, словно вспоминая.

Огринчук молчал.

— Посмотрел я на нее: рот раскрыт, зубы оскалены, словно смеется. Обошел сбоку, посмотрел дальше, когда их здесь целая толпа появляется. Все страшные, распухшие, качаются в воде, к колосникам привязаны. Мужчины, женщины, дети. И кажется, собрались здесь на сборы какие–то. Руки вверх у всех подняты, словно проклятие они на белый свет посылают.

Это их всех контрразведчики с баржи, чтобы патронов не тратить, просто в воду побросали. И так меня за сердце взяло. Ну, говорю, ироды боговы, будете вы видеть своего матросика. Мало, наверное, над живым поиздевались, так еще и мертвый вам нужен стал. Отошел я подальше от мертвецов, а течение их качает, и мне кажется, что они идут за мной. В воде холодно, а у меня еще и от ужаса мороз кожу пробирает, скорее бы уйти отсюда. Я взял женщину, ту, что первой мне на глаза попалась, завязал канатом: тяните, начальники, своего морячка. И потащили ее вверх, только след пенный по воде пошел.

— Ну и отправили меня в тот же вечер на баржу. Видимо, здорово господин поручик испугался, когда женщина мертвая к нему из воды улыбнулась. Хотел пристрелить меня, а потом решил, пусть меня с баржи утопят.

Приятели посидели еще немного, поговорили о других делах, затем, когда начало темнеть, старик встал, пожал приятелю руку и пошел домой.

Не успел он отойти шагов двадцать–тридцать, как ему встретился высокий человек в сером костюме с непокрытой головой, шел, внимательно рассматривая номера на домах маленькой улочки, кого–то разыскивал … Понятно, что приезжий! Местный житель не будет искать так неуверенно.

Поравнявшись с незнакомым, Кравченко посмотрел ему в лицо. Ну, конечно, чужой.

Но уже через минуту ему стало казаться, что где–то, когда–то он видел этого человека. Но где и когда? Хоть убей — старик не мог вспомнить. Ему даже показалось, что незнакомец его тоже узнал. Но нет, это, пожалуй, так показалось. Старик пошел своей дорогой.

Но его не переставало мучить смутное воспоминание: где–то он этого человека видел. Вдруг вспомнил: если бы у этого человека была борода, большая, густая борода, тогда было бы понятно, на кого он похож. Потому что фигура, походка, посадка головы…

А незнакомец подошел к дому, перед которым сидел приятель Кравченко, и спросил, не здесь ли живет водолаз Огринчук Степан Тимофеевич. Тот сказал, что он и есть Огринчук. Незнакомец попросил разрешения зайти поговорить по делу.

Огринчук пригласил его в дом, завел в небольшую аккуратно прибранную комнату, предложил сесть, поставил на стол бутылку вина, две рюмки и сел, ожидая, когда гость скажет, что его привело сюда.

А гость достал из кармана маленький синий незапечатанный конверт, минуту подержал его в руке, словно колеблясь, затем передал Степану Тимофеевичу.

Тот взял конверт, положил перед собой, потом долго копался в боковом кармане, вытащил оттуда очки в железной оправе, надел на мясистый нос и только тогда достал письмо.

Это было письмо от одного из случайных знакомых, с которым он когда–то недолго работал в Ленинградском ЭПРОНе [2] ЭПРОН — экспедиция подводных работ особого назначения. . Сейчас он рекомендовал Степану Тимофеевичу своего друга Петра Андреевича Глобу и просил всячески помочь ему сделать важные и ответственные дела.

— Ну, выкладывайте, что вам нужно сделать и чем помочь, — грубовато, но добродушно сказал он и, не спеша, налил в стаканы вина.

Петр Андреевич начал говорить. Он говорил длинными и путаными фразами, понять которые, в конце концов, было не так–то просто. Речь шла о каких–то потопленных судах, водолазной работе, доставке с тех судов металлических элементов.

Водолаз слушал, но понимал очень мало.

Разговор не клеился. Говорил один только Глоба, водолаз только поддакивал, изредка глотая терпковатое вино, и смотрел на гостя каждый раз внимательнее.