Вадим Собко - Скала Дельфин

— Положительных и отрицательных, — повторил Гриша Глузберг, как бы любуясь красотой таких высокоученых слов.

— Да, — повернулась в его сторону Клава, — и ничего не значит, товарищи, что в данном случае пионер Вася еще имеет в перспективе двойку по географии, но исключать его из школы нельзя. Да! Мы должны узнать, почему он заснул, и сказать ему, чтобы он так больше не делал, а был пионером, с которого можно брать пример.

— Каждая речь имеет свои положительные и отрицательные стороны, — сказал Гриша.

— Да… узнать… нельзя… — снова выскочил Витька, и, хотя слов было сказано очень мало, все его поняли.

— А я думаю, что это не наше дело, — кокетливо поправляя стриженые волосы, сказала Фира. — Ну, заснул и больше не будет. Ну, заснул и проснулся. Надо сказать, чтобы больше этого не делал. И помочь ему мы здесь ничем не можем.

— Неправда, — крикнул Витя, и даже Андрюша Кравченко исподлобья посмотрел на Фиру, отвернулся и пробормотал что–то такое, чего собрание не услышало.

Борис Петрович, улыбаясь, слушал всех своих воспитанников, давая им возможность высказаться и самим прийти к какому–то решению. Однако школьники могли затянуть разговор до вечера.

— Кто знает, у кого живет Вася? — спросил он, и неловкая пауза сразу же воцарилась в классе. — Что, никто не знает? Странно, очень странно. Ну, а где он живет, вы знаете?

— На Садовой, — ответил Андрюша, — на Садовой в сорок восьмому номере.

Борис Петрович начал расспрашивать школьников, и выяснилось, что никто не знает, где и у кого живет Вася, есть ли у него отец и мать. Знали только то, что он ходит в школу уже третий год, двоек у него не было, однако об «отлично» тоже не слышно. Уроки он пропускает часто и всегда говорит, что был болен, хотя иногда в это время его можно увидеть на пристани.

Вот и все, что знали про Васю школьники. Винить их в том, что они мало интересовались товарищем, было невозможно, потому что Вася держался отдельно, несколько настороженно, и близких друзей у него в классе не было.

Все это показалось Борису Петровичу немного загадочным, и он решил узнать сам, почему Вася мог заснуть на уроке.

— Ну, так что же, товарищи? — сказал он. — Надо нам узнать, как живет Вася. Сам он нам не расскажет. А нам надо было бы хорошо знать, как живет один и наших пионеров и как это могло случиться, что школьник уснул, слушая географию.

— Крепкий сон — залог здоровья, — неожиданно для всех и для самого себя сказал Гриша, но никто не улыбнулся, и школьный философ смущенно замолчал. Нина махнула рукой в ​​его сторону, и Гриша сделал вид, будто это сказал не он. Борис Петрович не обратил внимания на Гришины слова.

— Так как вы думаете? Как узнать? Пойти мне завтра к нему домой, или можно как–нибудь узнать так, чтобы сам Вася об этом не знал?

Нина Иванова молчала с того момента, когда все отклонили ее слишком строгое предложение. Теперь она собиралась встать и предложить поставить Васин отчет на общем собрании отряда и там хорошо расспросить этого сонного пионера о его жизни. Но неожиданно поднялся Андрюша Кравченко, и Нинин план погиб навеки.

Единственное, чего сейчас боялся Андрюша, это того, что его не поймут как следует. Говорить перед собранием он не умел, а момент был очень ответственный, и от волнения ему даже сжимало горло. Может, он всю свою маленькую жизнь ждал возможности выразить такой гениальный и развернутый план, план командира и детектива. Он сказал так:

— Узнать нетрудно. На это мы потратим один день. Мы посылаем одного пионера в порт, одного на вокзал, одного в сад, есть еще два–три места, где надо быть постоянно, а еще трое остаются в запасе. Наш город небольшой. Один раз ляжем позже, зато будем знать все чисто. Всю организацию беру на себя.

Андрюша сел и вытер рукавом пот со лба. Как он боялся, что его план не пройдет! Отчаянный озорник и разбойник, он умел неожиданно для всех стать серьезным. И план его очень нравился школьникам. Это напоминало приключения, о которых только читали в книгах.

Но Борис Петрович улыбнулся и сразу же разрушил все стройное построение Андрюшиного плана.

— Ты, Андрюша, хороший план придумал, — сказал он, — только следить за Васей я вам не позволю. Сделаем так: завтра я пойду к нему домой, а если из этого ничего не получится, тогда еще раз подумаем.

— Только высказанные планы товарища Кравченко имеют недостатки, — произнес Гриша.

Борис Петрович встал, и на этом собрание закончилось. Учитель думал, что визит к Васе ему удобнее сделать в выходной день, это послезавтра, и он сказал об этом школьникам. Несколько человек просилось ему в спутники, но Борис Петрович отказался.

Собрание разошлось недовольным. Могла получиться такая хорошая игра! Но пионеры дисциплинированные прежде всего, и о том, чтобы ослушаться Бориса Петровича, не подумал никто. Только Андрюша еще имел такую ​​надежду: Борис Петрович ни о чем не узнает, и тогда все в школе согласятся с его планом.

В 1919 году недалеко от входа в порт, у скалы Дельфин, утонула яхта «Галатея». На город наступали красные. Крейсера и линкоры с разноцветными флагами срочно снимались с якорей и пароходы выходили из порта, нагруженные остатками белого войска. Белые панически бежали за границу.

Яхта «Галатея» выходила из порта последней.

Полковник Тимашов, начальник контрразведки, последним покинул опустевший мол. Когда садился в шлюпку, над морем начали взрываться первые снаряды артиллерии красных. Адъютант его робко оглядывался на город, на опустевший мол, покрытый брошенными, разбитыми и забытыми чемоданами и успокоился только тогда, когда поднялся на палубу «Галатеи». Через три минуты яхта снялась с якоря и полным ходом пошла к выходу в открытое море.

Адъютант полковника был приставлен к рулевому в рубку — полковник боялся, чтобы матросы не привезли его вместо Константинополя в Севастополь.

Адъютант положил небольшой пакет, завернутый в прорезиненный непромокаемый мешок, на полочку в рулевой рубке и принялся проверять правильность курса. В пакете были последние материалы контрразведки, которые полковник Тимашов не успел забрать, а адъютант взял, чтобы потом использовать для себя. Многие из этих материалов касались лично адъютанта, а потому иметь их в собственных руках было очень важно.

Яхта вышла из порта и повернула на юго–запад. Она быстро промелькнула мимо французского крейсера на внешнем рейде и направилась в открытое море.

Снаряды ложились совсем близко. Падая в воду, они поднимали высоченные фонтаны серебряно–зеленоватых брызг. С каждым ударом адъютант и рулевой робко оглядывались, а капитан приказал машинному отделению прибавить ходу. Яхта рассекала воду с удивительной скоростью. Два зеленых пенистых вала расходились от ее носа, и через пять минут она могла бы быть вне обстрела.