Алексей Югов - Черный дракон

Но, само собой разумеется, мать Коли Ершова, подобно всем остальным, искренно полагала, что это качалка, а потому и отважилась однажды обогатить в отсутствие сына его обстановку еще и высоким круглым столиком, покрытым кружевной салфеткой.

Коля Ершов, вернувшись, тотчас заметил нововведение и выставил его за дверь, прикрепив записочку: «Мама! У меня не магазин мебели. Н. Е.».

Над кроватью Коли висела малокалиберная «Гекко». А дальше, по всему периметру стен, размещена была в два ряда галерея портретов, залитых в гипсовые щитки. Это были почти сплошь ученые, деятели и герои авиации, воздухоплава ния и стратонавтики.

В течение ряда лет и с таким же упорством, с каким иные собирают марки, Ершов собирал, выменивал и покупал журналы, газеты и открытки с гравюрами и фотографиями, чтобы пополнять свое собрание портретов.

Открывалось оно портретом старика в черном берете, с длинной струйчатой бородой и пронзительными глазами — загадочный пращур авиации, «колдун» Леонардо, — а заканчивалось портретами парашютисток-комсомолок.

Однажды к Ершову заглянул отец. У него выдался случайно свободный от службы и от партработы вечер, и он решил провести его «в гостях» у сына.

Отец попросил разрешения закурить. Коля пододвинул к нему пепельницу — единственная лишняя вещь, которую он держал, снисходя к слабости отца, — приоткрыл форточку, и между ними завязалась дружеская неторопливая беседа.

— Ну что нового прибавилось в твоей галерее? — спросил, между прочим, отец, рассматривая портреты.

— Да нет, ты видал уж все, — ответил сын.

— Слушай: неужели и эта парашютистка?! — воскликнул отец, остановившись перед портретом девочки-подростка, смуглой, с тонким лицом и с черными лоснящимися волосами на прямой пробор, заплетенными в две косички.

— Кто? — спросил Коля. — А!.. Нет, папа, это Чугунова... которая вот эти самые гипсовые тарелочки меня научила отливать... В нашем же классе... Взяла и заодно и свою карточку залила, повесила... Я даже не обратил внимания сначала... А потом уж неудобно было снять: увидит — обидится...

— Ну что ты, что ты! Зачем же это снимать? — сказал отец. — Это с твоей: стороны было бы по меньшей мере... ничем не оправданная грубость...

Из передней послышался звонок. Кого- то впустили. А затем Коля Ершов услыхал тяжелые шаги, приближавшиеся к его двери, и в дверь постучали.

— Войдите!

Вошел Бутылкин.

— А! Чертушко! — вскричал, сильна обрадованный, Ершов. — Ну входи, входи!..

Они пожали друг другу руки. Бутылкин молчал, странно как-то ухмылялся и не смотрел в глаза.

— Ну, старик, что ж ты? Садись!

Коля Ершов коснулся качалки и привел ее в движение. Из всех своих посетителей он только двоим уступал качалку: отцу своему да вот еще Михаилу Бутылкину.

Бутылкин не садился.

Ключ от голубятни Крапивина, лежавший на столе, привлек внимание Ершова.

—Да! — вскричал он. — Старик, ведь я забыл совсем: нам надо сейчас же к Маруське идти, к Чугуновой. Надо сказать ей: можем хоть завтра лабораторию открывать, помещение есть, вот ключ.

Миша Бутылкин молчал, стоя у распахнутого окна, и, потупясь, царапал ногтем растрескавшуюся замазку.

— Ну? — сказал Ершов. — Идем!

Бутылкин понуро покачал головой.

— Вот что, Коля, ты меня, пожалуйста, выпиши из химиков, — сказал он и в полоборота, исподлобья взглянул на своего друга.

Тот вздрогнул от неожиданности.

— Почему это? — спросил он, резко оборачиваясь и подойдя к Бутылкину.

— Ну так просто... Какой я химик?!.. Я ведь только из-за тебя записался... А другой, может быть, гораздо больше меня интересуется...

— Ты как будто тоже интересовался,— неприязненно заметил Ершов. — «Алхимическое золото будем добывать, воду превращать в кровь», — передразнил он Бутылкина.

Бутылкин молчал.

— Крутишь ты что-то! — сказал Ершов нахмурясь.

Бутылкин вдруг обернулся к нему и широко, открыто глянул в лицо друга.

— Коля! — жалобно вскричал он. — Ты бы на Ваську посмотрел: ведь он как оглоушенный ходит! С бочкаревскими связался... Ты ведь знаешь его, а теперь он не хуже их, ругается... Кепку назад козырьком надел!..

— Ну, ну?.. — и Коля Ершов, прищурившись и откинув голову, посмотрел на Бутылкина.

Тот ничего этого не заметил и продолжал:

— Я вчера прохожу мимо него, а он увидал и орет: «Я вам все равно с Ершовым жизни не дам!»

Ершов презрительно и холодно хмыкнул.

— Ну? И ты испугался, богатырь?! — сказал он и, помолчав, добавил: — Вот оно значит, почему ты из химиков-то удираешь! Теперь понимаю...

Но Миша Бутылкин и не обиделся даже на его слова, а только вскричал вдруг укоризненно и тонким почему-то голосом:

— Ну что ты, Николай, глупости говоришь?!..

А потом уже другим голосом продолжал:

— Он это из-за своего черного дракона с ума сходит. Ты ведь помнишь, он хвастался, что во всей Москве две-три пары, а больше и не найдешь. А тут у него на рынке как раз черного-то дракона и сперли... А остальных он, должно быть, сам пошвырял... с горя...

Ершов угрюмо слушал его.

— Ну и что ж? — возразил он голосом, однако, не столь уже черствым. — Что теперь, с ума сходить вместе с ним? Дракона этого самого все равно уже не вернуть. А потом я совсем и не знал, что именно голубятню нам отдадут. Ты ведь был со мной тогда... Ну? Помнишь, управдом нам сказал: «Помещение у вас будет». А про голубятню мы и не заикались. Так что при чем тут мы?.. А теперь, раз свободен чердак, так почему же не занимать? Голубей остальных он все равно, говоришь, пошвырял... Значит, не будет больше водить... А если мы не займем, так все равно подо что-нибудь займут.

— Ну вот и пускай займут! — вскричал Бутылкин.

Коля с презрением посмотрел на него я покачал головой.

—Я вижу, — сказал он, — тебя логикой не проймешь! Вот что...— продолжал он угрюмо, отрывисто, — давай кончать эту волынку... Выписываешься? Да?

Бутылкин молчал.

— Ну... не ожидал я, что ты предателем окажешься! — глухо, дрогнувшим голосом произнес Ершов. — Можешь убираться ко всем чертям! Обойдемся...

Он отвернулся, засунул руки в карманы и так стоял неподвижно, спиной к Бутылкину, пока тот молча брал кепку со стола и тихо и почему-то на цыпочках уходил. Но едва только донеслось из коридора щелканье захлопнувшейся двери, как Ершов отшвырнул карандаш, взятый им со стола во время разговора с Бутылкиным, и быстро начал ходить по комнате.

Потом он остановился перед качалкой и долго смотрел на нее, как будто собираясь садиться. Но, вместо того, чтобы сесть, он только поставил ногу на край сиденья и с ожесточением несколько раз шатанул качалку, так, что когда он отошел, кресло, все еще подпрыгивая и дрожа, двигалось в противоположный угол.

Потом он подошел к стене и убрал с нее гипсовый диск с портретом Маруси Чугуновой.